Подменыши

– Люди, лето в разгаре. Июль! А мы здесь… Пошли отсюда! Ведь не для того мы живы, чтобы вот так жить, а? Пошли!

Осторожно, чтобы не будить до срока Тимофея, они собрали еду и скудную одежду.

– Тима! – тихо потревожили мальчика. – Пошли.

– Куда? – с трудом открывая глаза, спросил Тимофей.

– Ну, пока вперед, а там видно будет.

Электричка три часа пела им свою монотонную песню, качала, баюкала.

На одной из безлюдных станций Сатир разбудил свою команду и вытолкал на горячую полуденную платформу.

– Чуть не проспали!

– Господи, что ж за спешка такая… – пробурчал Тимофей, зевая и оглядываясь.

Вокруг нежились под солнцем шуршащие и свиристящие поля, изогнутые перекатами холмов и оврагов. Вдали, у самого горизонта, виднелась темная каемка леса. Зашипели, закрываясь, двери, электричка отошла от платформы, и путешественники остались одни. Пахло разогретыми шпалами и полевой травой.

– Просторно-то как! – воскликнула Белка, потягиваясь. – Есть где разгуляться!

– Это в тебе, не иначе, кровь предков говорит! – язвительно бросил

Эльф. – Тоже широкие были натуры.

– Молчи! А то ты мне сейчас за Куликово поле ответишь!

– И за стояние на Угре, – подсказал Тимофей.

– Да-да, и за Угру тоже!

– Выучил на свою голову, – сокрушенно заметил Эльф, поворачиваясь к мальчику спиной.

Сатир взвалил на спину рюкзак и скомандовал:

– Все, хватит междоусобной вражды. Русский с татарином – братья навек. Пошли.

Они шли до самого вечера. Переночевали на опушке соснового леса, а с рассветом вошли под его высокие своды, будто в древний храм. Запахло смолой, звук шагов заглушил толстый слой опавшей хвои.

Путешественники примолкли, разговаривать не хотелось. Хотелось смотреть, дышать и молчать.

Чем дальше шли в чащу, тем тоньше и незаметнее становилась тропка, больше хлюпало под ногами. Вскоре по обеим сторонам тропы легла неверная болотная зыбь, затянутая ряской. Из-под воды, словно руки болотных чудовищ, торчали серые коряги. Ржавая осока густо росла везде, где был хоть краешек твердой земли. Большие лягушки тяжело плюхались в воду при их приближении, покрывая рябью ровную гладь.

Солнечные блики лежали на черной маслянистой воде в разрывах ряски.

– Сатир, ты хоть объясни, куда ведешь-то, – скорее с интересом, чем с тревогой спросила Белка.

– Лишние знания не делают человеческую жизнь длиннее, – не оборачиваясь, ответил тот.

– Хорошо, я постараюсь запомнить. А все-таки?..

– Домой.

– Хорош дом… Скрывает что-то, мерзавец, – сказала Белка, обращаясь к остальным.

Прошло часа два, и тропинка совсем исчезла. Лес превратился в болото, деревья стояли здесь совсем редко, под ногами непрерывно чавкало. Тяжелые грязные брызги разлетались из-под ног.

Путешественники то и дело оглядывались. И то, что они видели вокруг, им совершенно не нравилось. Мертвые деревья, пустынность, какая есть во всех болотах. Ворона каркнула, сидя на высоком сухом суку. Крик ее далеко разнесся над топями. Путники почувствовали себя одиноко и потерянно. Тимофей взял Белку за руку.

– Далеко еще? – спросила Белка у Сатирова затылка.

– Нет, не очень. Но впереди самое сложное, так что укрепитесь духом, графиня. Да не устрашат вас преграды.

– А что за преграды вы нам пророчите, виконт?

– О, это будет великолепно! Трясины, гнилая вода, грязь и дорога шириной с детскую ладошку. Шаг вправо-влево – и нас засосет болото.

– Врешь? – с надеждой спросила она.

– Нет, – покачал головой собеседник.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

А дорога меж тем все ухудшалась и ухудшалась. Ноги путников проваливались в грязь уже чуть не до колен, и вырывать их приходилось с громким утробным чавканьем. Вода и ошметки грязи летели во все стороны. Белке было чуть лучше, чем остальным, ей почти не приходилось щурить азиатские глаза, природа позаботилась.

Путешественники изгваздались настолько, что даже если бы свалились в грязь, то и в этом случае не смогли бы вымазаться сильнее.

Серафима, невзирая на протесты Тимофея, взяла хромую Ленку на руки.

Все молчали, стараясь не выдавать своего страха. Лишь хриплое дыхание нарушало тишину топей. Казалось, что все вокруг с мрачным торжеством наблюдает за неизбежной смертью людей, неизвестно зачем забравшихся в эти гибельные места. Две вороны теперь неизменно сопровождали их, перелетая с дерево на дерево. Эльф представил занесенный для удара клюв рядом с глазами, поежился.

– Спокойно! Идти строго за мной! – обернулся Сатир, и в ту же секунду Эльф провалился под воду по самую шею.

– Левее, левее, потонешь, олух! – яростно заорал Сатир, бросаясь к нему.

Эльф засучил ногами, ища опоры и беспомощно барахтаясь в месиве. На какой-то момент ему показалось, что трясина уже затягивает его, но тут его ноги коснулись тверди, а Сатир схватил за руку, и медленно, сантиметр за сантиметром, Эльф выбрался. Несколько минут стояли, приходя в себя. Жалкое зрелище представляли они. Слипшиеся волосы в комьях грязи и ряске, черные лица, с одежды стекали струи бурой воды.

Воронье разочарованно закаркало.

Ой, черный ворон,

Друг ты мой любезный,

Где летал так далеко… – неожиданно заголосила Белка.