Подмосковная ночь

– Один из серебряных приборов, которым пользовались Вережниковы? – пришел ей на помощь Опалин. Он знал, что подсказывать свидетелю нельзя, и все же не мог удержаться. – Много там было предметов?

– Ложки, вилки, ножи. Еще была посуда – сахарница и всякое такое. – Лидия Константиновна вздохнула. – Странно…

– Что именно? – Тон ее заставил Опалина насторожиться.

– Все. То вы приходите с рапирой, которая… которую, я думала, я никогда уже не увижу, теперь ложка… Я ничего никогда не могла тут найти, – внезапно проговорила она. – Раз потеряла сережку в собственной комнате, и она так упала, что никто не мог ее отыскать… А к вам вещи приходят сами. Этот дом вас любит, – добавила она, и ее глаза смягчились. – Ко мне он никогда не относился так хорошо.

Опалин открыл рот, чтобы сказать, что рапиру принес Пантелей, которого смутили слухи о возвращении Сергея Ивановича, а ложку сам он нашел при обыске, но поглядел на собеседницу и понял, что разубеждать ее бесполезно. Она пропиталась духом этой странной усадьбы – и хотя Берзину удалось вырвать у старого дома почти все его секреты, Иван по-прежнему не чувствовал себя тут в безопасности. Он все время ждал, что случится нечто скверное – или мебель пустится в пляс, или потолок рухнет на голову, или кто-то выйдет из стены и набросится на него. Но ничего не происходило.

На следующее утро явился взмыленный молоденький милиционер и доложил, что в тридцати верстах отсюда обнаружен человек, который прячется в лесу. Берзин тотчас оставил все дела, объявил, что надо окружить лес и устроить облаву, сел в автомобиль вместе с Яном и милиционером и укатил, подняв тучи пыли. После его отъезда в усадьбу потянулись гости, причем каждый, как заметил Опалин, пришел с какой-нибудь данью. Речи были сладкие, физиономии – чрезвычайно льстивые и приторные до невозможности. Иван понял, что жители деревни, увидев, что страшный чин из ГПУ не арестовал, не расстрелял и не съел обитателей Дроздово, сделали вывод, что теперь они с Берзиным заодно, и надо во что бы то ни стало с ними подружиться. Даже строптивый кузнец Игнат, кланяясь в пояс, униженно просил прощения, что плохо подковал лошадь, и отправился исправлять свою ошибку. Голова у Опалина шла кругом.

Когда он вышел в сад покурить, его перехватил Зайцев, который настойчиво стал выпытывать, ходил ли кто к Берзину с доносом на него и не пытался ли как-то иначе очернить Никодима в глазах приезжего.

– Тебе же вроде нечего опасаться, – хладнокровно заметил Опалин. – Брат же твой от тифа помер. Или было что-то еще?

– Ничего не было, – быстро ответил Зайцев, но через пару минут сознался, что в революцию был именно тем, кто руководил разгромом земской больницы.

– Это давно случилось, – отозвался Иван, от которого не укрылось, что для человека, имеющего за собой всего лишь один грех, Зайцев слишком сильно нервничает.

– Ну да, – пробурчал Никодим. И слово за слово, признался, что у него был еще один брат, который числится пропавшим без вести на империалистической войне – только в гражданскую этот пропавший без вести воевал на стороне белых и противника в плен не брал, а расстреливал тут же, на месте.

– И что с ним потом стало? – спросил Опалин.

Зайцев вздохнул.

– Уплыл из Крыма. С последним кораблем.

– Жив, значит?

– Наверное, жив. Я не знаю. Я вестей от него давно не имел.

«Давно – это сколько?» – хотел было спросил собеседник, но сдержался, поняв, что это лишнее.

– Слушай, Берзину не до тебя, – сказал Опалин. – Он ищет, кто его мать из могилы вытащил и повесил, и вообще…

Тут Зайцев как-то косо взглянул на него, и Иван без всяких слов неожиданно понял, что собеседник все знает – и кто это сделал, и как это случилось, и почему голова погибшей комиссарши оказалась у сторожа. Знает, но ни за что не скажет, потому что правда слишком многих может подставить под удар.

– Зря он сюда вернулся, – промолвил собеседник как бы про себя. – И зря все это ворошит.

Опалину стало неуютно. Он понимал, что лично ему ничего не грозит – и тем не менее ему вдруг неодолимо захотелось оказаться в поезде, который увезет его обратно в Москву, подальше от Дроздово с его мрачными тайнами и от гражданской войны, которая – он вдруг отчетливо это понял – не кончилась тут до сих пор.

После того, как Зайцев удалился, явился фельдшер Горбатов и произнес путаную хвалу доброте Опалина, который спас доктора, доставив его в клинику. Иван вовсе не считал себя добрым и смущался, когда его хвалили. Прервав фельдшера, Опалин напрямик спросил, чего ему нужно. Помявшись, Горбатов попросил повлиять на Берзина, чтобы больницу поскорее отремонтировали.

– Этим же Зайцев занимается, – напомнил Опалин.

– Ну да, – хмыкнул собеседник. – После того, как сам же ее громил и вынес оттуда весь спирт, это особенно смешно. Ты замолвишь словечко перед Берзиным? Я же не лично для себя прошу, а для людей.

– Попробую, но ничего не обещаю, – буркнул Иван.