Она может убить себя. Так поступали в прошлом некоторые женщины, выданные замуж подобным образом. Разумеется, это считалось позором, но Ли-Мэй подозревает, что ей на то наплевать. Возможно, она решит плакать и горевать на всем пути на север и после их приезда. Или она может стать достойной светлой, высокой памяти об отце и того образа самой себя, который Тай всю жизнь держал перед ней, словно бронзовое зеркало. Той самой Шэнь Ли-Мэй, которую престарелая императрица любила и которой доверяла в своей собственной ссылке. После того как явилась Драгоценная Наложница, околдовала мир музыкой, умом и красотой и изменила его.
Женщина смогла изменить мир.
И Ли-Мэй – не первая женщина, которую отослали из жизни и из дома под предлогом замужества, развода, чьей-то смерти, рождения, неспособности родить ребенка… тем или иным жестоким способом.
Она слышит, как выкрикивают приказы. Она уже узнает некоторые слова, она их запомнила. Караван наконец останавливается на ночлег. Приближение лета в степях означает очень долгие дни.
Уже установился привычный порядок: две принцессы остаются в своих носилках, пока ставят их юрты. Они выходят, когда их позовут, и идут прямо в юрты, куда им приносят еду. Потом служанки готовят их ко сну, и они ложатся спать. Они встают так рано, что, несмотря на приближающееся лето, иногда на траве лежит иней. Или поднимается туман.
Носилки ставят на землю, и сидящая в них Ли-Мэй корчит рожицу. Это немного по-детски, хотя ей бы не понравилось, если бы ей это сказали. Она сует босые ноги в туфли, сама отодвигает занавеску – на этот раз до конца – и выходит наружу, на вечерний свет и пыльный ветер широкой степи.
Вокруг нее трава, мир зеленый, как изумруд. Ее сердце быстро бьется. Она надеется, что этого никто не заметит.
Один из носильщиков ее паланкина вскрикивает в изумлении. Какой-то всадник оборачивается на этот крик, видит, что она стоит возле носилок, и галопом скачет по высокой траве: тот самый, что смотрел на нее недавно. Он спрыгивает с коня еще до того, как тот остановился, плавно приземляется, сначала быстро бежит, потом замедляет бег. Он делал это тысячи раз, думает Ли-Мэй.
Он подходит к ней, на его лице гнев и нетерпение. Богю начинает яростно говорить, жестами указывая на носилки. Хотя она не понимает ни слова, смысл совершенно ясен – воин требует вернуться в них.
Ли-Мэй не шевелится. Он повторяет снова те же слова, уже громче, с тем же резким жестом рукой в сторону носилок. Теперь уже и другие обернулись и смотрят на них. Еще два всадника быстро приближаются от головы колонны с мрачными лицами. Разумнее всего было бы вернуться в паланкин, думает Ли-Мэй.
И изо всех сил бьет стоящего перед ней мужчину по лицу.
Он удара у нее горит ладонь. Она не помнит, когда в последний раз ударила человека. Собственно говоря, она вообще не помнит такого случая.
Ли-Мэй произносит, четко выговаривая слова, – он не поймет, но это неважно:
– Я – дочь катайского генерала и член императорской семьи Небесного императора Тайцзу, Повелителя пяти добродетелей. И я – невеста наследника кагана. Каким бы ни был твой ранг или ранг любого из вас, сейчас вы будете слушать меня. Мне надоело сидеть на носилках и в юрте весь день и всю ночь. Приведите того, кто понимает цивилизованный язык, и я повторю это еще раз!
Возможно, он ее убьет.
Возможно, она стоит на пороге ночи, у перехода в иной мир. Его позор должен быть огромен, ведь его ударила женщина.
Но она видит в его глазах нерешительность, и ее охватывает чувство облегчения. Она не умрет на этом вечернем ветру. Богю возлагают слишком большие надежды на ее приезд на север и на этот брак.
Несколько мгновений назад он казался таким гордым, когда проезжал мимо и смотрел на нее. Повинуясь только своему инстинкту, Ли-Мэй делает шаг назад, сдвигает ступни и кланяется, официальным жестом сцепив руки внутри широких рукавов платья.
Выпрямившись, она улыбается, коротко и снисходительно, как особа царской крови, снижающая напряжение трудного момента.
Надо сбить их с толку, думает она. Пусть они чувствуют себя неуверенно с ней. Демонстрируй гнев и независимость, затем будь учтивой и даже милостивой. Она видит, что занавески носилок другой принцессы (настоящей принцессы) слегка приподняты. Хорошо. Пусть она смотрит. По крайней мере, это идиотское пение прекратилось.
Ли-Мэй слышит птиц; они пролетают над головой, много птиц. Неподалеку есть озеро. Вот почему они выбрали это место для привала на ночь.
Она указывает на воду:
– Что это за озеро? Как оно называется на вашем языке?
Она смотрит на человека, стоящего перед ней. Другие двое к тому времени уже подъехали к ним, оставаясь на конях – они явно не знают, как себя вести. Ли-Мэй продолжает:
– Если мне предстоит жить среди богю, я должна знать такие вещи. Приведите ко мне того, кто может ответить!
Удивительно, но стоящий перед ней человек прочищает горло и отвечает:
– Мы называем его озером Сурка. Их тут много. Сурки, их норы на холмах, на другом берегу.
Он говорит по-катайски. Ли-Мэй приподнимает брови и одаривает его улыбкой, опять недолгой: