Поднять Атлантиду

Осознав это, он приблизился к пониманию истинных причин ее поведения: монашеские обеты, стремление превратиться в женщину, чьей жизнью правит некая высшая идея. Чуть ли не в святую мученицу… За желанием делать добро, проявлять милосердие и сострадание ко всем и каждому проглядывал элементарный страх перед личными, интимными отношениями с конкретным человеком. Серена боялась, что при этом вскроется ее — как она выражалась — «подлинная» суть, не удовлетворяющая ни ее собственным, ни божеским стандартам. Она была готова на все, лишь бы не испытывать чувства ненужности, никчемности, если угодно, «ошибочности» своего рождения. Однако не боялась при этом, что ее отвергнет Конрад. Серена знала, как сильно он ее любит.

И отсюда он сделал вывод, что его любовь небезответна.

Ему казалось, что вот он — конец долгих жизненных исканий. Божий храм готов распахнуть перед ним свои двери. Конрад не понимал, что все еще напоминает церковного вора, жадного расхитителя чужих сокровищ. Это лишь возбуждало, подстегивало его аппетит, обещая волнительное и опасное чувство собственности над предметом вожделения. Над фетишем, равного которому не найти среди любых античных ценностей и древних артефактов…

Но, очутившись за бортом лодки, в ледяной воде озера Титикака, он ясно понял, что все кончено. Серена не рассмеялась, когда он, мокрый и дрожащий, влез обратно. «Это не шалость», — прочитал он в ее испуганных глазах. Все очень серьезно.

Впрочем, Серену, наверное, тоже следует назвать вором. Как ни крути, а она украла его мечту.

— Зачем ты так? Чего ты хочешь? — спросил он.

— Я хочу обратно, в Тиахуанако. Пока меня не хватились за завтраком.

— В жизни надо уметь рисковать. Давай лучше проведем время вместе, пока есть возможность.

— Вы разочаровали меня, доктор Йитс, — ответила она, передавая весло. — Разочаровали и огорчили. Не ожидала, что вы из тех, кто пользуется беспомощностью монахинь.

Конрада, мужчину с хорошо развитым и чувствительным эго, больно уколол оказанный прием. Более того, отвергнув его домогательства, девушка отказывалась признать, что в немалой степени виновата и сама.

— А я не ожидал, что вы из тех монахинь, которые вечно оглядываются на других.

— Неправда! — обиженно воскликнула она.

Да, пожалуй. Это он погорячился. С другой стороны, Конрад чувствовал, что ее в действительности пугает вовсе не он, а опасность потерять самоконтроль. И если Серену Сергетти попробовать все-таки воспринимать как монашку, то при этом нельзя забывать, что она категорически настаивает на старшинстве и всеобщем подчинении.

Их расставание при всем желании никто бы не назвал счастливым или хотя бы трогательным. Серена держалась, будто совершила чудовищную ошибку, буквально разрушила собственное будущее, проведя с ним вечер в лодке. На самом деле — Серена, правда, в этом так и не призналась — она и не думала испытывать сожаление. Во всяком случае, так уверял себя Конрад. Она просто боялась дальнейшей близости. Словно опасалась за некий личный секрет. Лишь много позже он сообразил, в чем дело. В ней самой. Ее разочаровало собственное «я», и отсюда появилось чувство унижения перед Конрадом.

Разумеется, все далеко не так. Он-то это видит, понимает. Он даже поклялся себе, что докажет ей, что и без приставки «сестра», без монастырского одеяния она стоит многого. И что он сам достоин ее духовного самопожертвования. Увы, Серена ничего не желала слушать.

Последнее воспоминание: он стоит на берегу, надеясь на прощальный поцелуй, а Серена убегает вслед за такси, отчаянно маша рукой водителю. Он тоже помахал ей, в спину. После ее прибытия в Рим он пытался дозвониться, пытался не раз, на протяжении многих месяцев. Даже дошел до того, что без приглашения заявился на одну из экологических конференций. Сейчас, впрочем, когда она стала уже знаменитой, когда с такой страстью ушла в свою работу, Конрад задавался вопросом: кого же, в конце концов, она так сильно хотела забыть — того несчастного, нежеланного ребенка, которым когда-то была, или же Конрада?

Как бы то ни было, вскоре догадался он, приватная аудиенция с Матерью-Землей столь же вероятна, как и обнаружение его любимой пракультуры.

Так оно и было. Вплоть до сегодняшнего дня.

«У этой монашки стальные нервы», — пришел Йитс к выводу, посмотрев беседу Конрада и Сергетти на мониторе. Надо признать, что римский папа отлично разбирается в кадрах и знает, кого посылать на задание.

— Откуда ей так много известно, сэр? — спросил О'Делл, наблюдавший за «спектаклем» из соседнего кресла.

— Хороший вопрос, хотя и запоздалый. Не думаю, что Ватикан плохо учит, как скрывать правду. Впрочем, она, наверное, права. Возможно даже, что ее присутствие нам на руку.

— А как же ваш сын, сэр?

Йитс искоса взглянул на полковника:

— В каком смысле?

— Я ознакомился с отчетом Минобороны. — О'Делл задумчиво почесал переносицу. — Ваш мальчик… кхм… доктор Конрад, сэр, с детского сада ходил на занятия к психиатру. Апокалиптические кошмары. Галлюцинации о вселенской катастрофе. При всем уважении к вам, сэр, он просто… чокнутый.