Поднять Атлантиду

Серена сунула руку в заплечный мешок и извлекла оттуда зеленый термос. Понтифик даже придвинулся ближе к столу, нетерпеливо следя за тем, как девушка пытается отвинтить наружную оболочку. Серена нахмурилась. Никакой наружной оболочки здесь нет. Термос-то, оказывается, другой.

— Что-то не так? — спросил его святейшество.

В памяти Серены всплыло ее дежурство у постели Конрада и слезливое прощание.

— Он ее украл!

Морщинистую физиономию папы прорезала широкая улыбка, и он расхохотался громче, чем это могла себе вообразить Серена. До того громко, что даже раскашлялся, и его потребовалось слегка похлопать по спине.

Серена, впрочем, никак не могла сообразить, что здесь смешного.

— Обещаю, что найду способ вернуть карту…

Понтифик, отдышавшись, отрицательно помахал своей подагрической рукой и одними глазами показал на потолок:

— Думаю, сестра Сергетти, таков его план.

— «Сестра Сергетти»? — недоуменно переспросила она. — Ваше святейшество, меня…

— …восстановили в прежнем монашеском чине. Если, конечно, вы не против.

Серена задумалась. Невероятное предложение, второй шанс, на который невозможно было рассчитывать.

— Но почему, ваше святейшество? Почему сейчас?

— Мне не так уж и долго осталось, сестра Сергетти, — ответил папа. — И я не знаю, кто придет мне на замену. Но до тех пор, пока Господь считает, что мое место на Земле, я предоставлю вам все привилегии такого восстановления в чине, включая неограниченный доступ к ватиканским архивам.

— К архивам? — пролепетала она, не в силах поверить своему счастью. Лишь два-три человека на всей планете обладали аналогичным правом, причем все они мужчины. Его святейшество готов поделиться с ней самыми драгоценными — и страшными — тайнами Церкви.

— Вы искушаете меня, ваше святейшество. Вы искушаете меня знанием, словно змий в саду Эдемском.

— Никакого искушения, сестра Сергетти, уверяю вас, — запротестовал папа. — Просто знак доверия. И подарок… Был бы я на вашем месте, я бы принял его. Ибо нет гарантий, что тот, кто придет за мной, окажется столь же покладистым.

Серена отлично понимала, о чем речь, но все же до сих пор колебалась. Официально объявить себя христовой невестой — значит потерять Конрада, навсегда лишиться возможности хотя бы один-единственный разик закрепить свои отношения физически…

Папа, казалось, отлично понимал суть ее внутреннего конфликта.

— Вы любите доктора Йитса, — сказал он.

— Да, люблю, — кивнула девушка, сама удивившись, с какой легкостью вылетело это признание.

— В таком случае вы должны понимать, что сейчас над ним нависла самая грозная опасность из всех.

Она кивнула. С той самой минуты, когда она покинула Антарктику, об этом нашептывало ей шестое чувство.

Понтифик продолжал:

— Для его защиты вам потребуются все ресурсы Неба и Земли.

— Для защиты Конрада? — переспросила она. — От чего?

— Все в свое время, сестра Сергетти, все в свое время. Пока что у нас есть более срочные дела.

«Что может быть более срочного?» — задумалась было она, но тут понтифик развернул перед ней «Интернэшнл геральд трибюн».

— Индусские экстремисты с серьезными связями в правительстве изнасиловали четырех монахинь в Шри-Ланке, — сообщил папа. — Преступления против мусульман вновь отразились и на христианах. Немедленно, прямо с утра, вы должны туда отправиться и сделать все, что в ваших силах. Защищайте наше дело на глазах всего мира.

— Но ведь уже утро, ваше святейшество.

— Ах да, вы, должно быть, вымотались… Отдохните пару часов.

Серена кивнула. Заботы реального мира все-таки настолько велики и их так много, что уже не остается места для раздумий об исчезнувшей цивилизации, погребенной подо льдом. Впереди более важные битвы, поняла она, битвы против ненависти, нищеты и болезней.

— Я сделаю так, как вы просите, — сделав секундную паузу, сказала она. — Сначала отправлюсь в Шри-Ланку, чтобы задокументировать преступления. Затем в Вашингтон, где стану продавливать этот вопрос в конгрессе, прежде чем выходить с ним в ООН.

— Очень хорошо.

Бенито довез Серену до ее квартиры, выходившей на пьяцца дель Пополо. Точнее, до невзрачной комнатушки, почти целиком занятой кроватью и ночным столиком. Однако ей просто до зарезу требовалось хоть на минуту вернуться в свой личный мирок, тот самый, в котором она когда-то приняла первые обеты.

На стене, возле двустворчатой стеклянной двери, обрамлявшей бледную луну, висело распятие. В свете раннего утра девушка встала перед ним на колени. Подняв лицо на фигурку Христа, она покаялась перед Господом в собственной гордыне, в том, что считала себя куда большим знатоком страданий и утрат по сравнению с ним самим, и поблагодарила его за отпущение грехов человечеству через Иисуса.

Затем она вышла на балкон и через площадь взглянула на египетский обелиск, привезенный в Рим императором Августом две тысячи лет назад.