Кроме того, такой призыв является следованием Постановлению Верховного Совета СССР от 1 октября 1990 г. (№ 1690–1). Пункт пятый постановления «О введении в действие закона СССР „О свободе совести и религиозных организациях“» гласил: «Поручить Совету Министров СССР обеспечить пересмотр программ обучения в государственной системе образования с целью приведения их в соответствие с Законом СССР „О свободе совести и религиозных организациях“». Сам же текст закона установил: «Ст. 5. Государство не финансирует деятельность религиозных организаций и деятельность по пропаганде атеизма. Не допускаются ограничения на ведение научных исследований, в том числе финансируемых государством, пропаганду их результатов либо включение их в общеобразовательные программы по признаку их соответствия или несоответствия положениям какой-либо из религий или атеизма».
Что — в Советском Союзе тоже был клерикализм? Даже советник академика Гинзбурга по религиозной теме Лев Левинсон в 1990 году был достаточно взросл, чтобы помнить и тот закон, и постановление о вводе закона в действие. Тем более, что тогда он был еще православным христианином (а не адептом всех сект сразу, как он заявил на судебном процессе против А. Л. Дворкина). И что же это тогда за избирательное отношение к правовым нормам? Нет, я не требую жить по Закону СССР 1990 года. Но при разговоре о монополии материалистического мировоззрения в школе вспомнить о нем вполне естественно.
Позиция авторов письма вполне понятна и логична. Она логично вытекает из их мировоззрения. Но от людей высшей академической культуры ожидается умение критически относиться к самим себе, к собственным «интуициям». Мое мировоззрение, мои «предрассудки» — это очки. Очки полезны. Неполезно забывать о том, что ты видишь мир не прямо, а через определенные очки. Неполезно не делать поправку на субъективную искаженность своего воззрения на мир. Академики, ставящие знак равенства между «материалистическим видением мира» и «знаниями, накопленными наукой», расписываются в собственной философско-методологи-ческой наивности.
От их письма веет дискуссией между «физиками» и «лириками» 60-х годов прошлого века. Последняя фраза письма — тому подтверждение. «Никакой альтернативы этим знаниям, добытым современной наукой, не существует».
Почему разговор идет только в терминах конфликтологии — «вытравливание», «альтернатива»? Неужто невозможны отношения дополнительности?
Сложность человеческого мира лучше отражена в поступке другого Нобелевского лауреата — академика И. П. Павлова. Отвечая на анкету, присланную от архиепископа Кентерберийского, на вопрос «Верите ли Вы в Бога или нет?» Павлов написал: «Нет, не верю». Следующий вопрос интересовался: «Считаете ли Вы религию совместимой с наукой или нет?» И ответ Павлова на этот раз звучал: «Да, считаю». Когда ученики подступили к нему с вопросом, как же согласуются эти ответы, он объяснил: «Целый ряд выдающихся ученых были верующими, значит это совместимо. Факт есть факт и нельзя с ним не считаться»[6]
.Аксиология вполне может и должна восполнять позитивные знания. Естествознание говорит о фактах; аксиология, философия, религия — о смысле. «Что это значит для меня» — вот вопрос, который нельзя закрыть методами естествознания.
Кроме того, жесткие слова об отсутствии альтернативы могут рассматриваться как оскорбление гуманитарным ученым. Как гуманитарная культура может быть «альтернативой» нанотехнологиям? Ведь возмутившие академиков теология и культурология христианства являются частями гуманитарного знания.
Признают ли подписанты за гуманитарными исследованиями, не прибегающими к математике, право считаться наукой? У гуманитарных наук есть свои методы. И этими методами могут исследоваться даже сны и фантазии, параноидальные порождения и стихи, музыка и мифы. Научность исследования определяется не его тематическим полем, а методом.
Что и признается (и нормируется) Государственным образовательным стандарте по специальности 020500 Теология, утвержденном приказом Министерства образования Российской федерации от 02.03.2000 № 686: «Теология — это комплекс наук, которые изучают историю вероучений и институциональных форм религиозной жизни, религиозное культурное наследие (религиозное искусство, памятники религиозной письменности, религиозное образование и научно-исследовательскую деятельность), традиционное для религии право, археологические памятники истории религий, историю и современное состояние взаимоотношений между различными религиозными учениями и религиозными организациями. Изучение теологии в системе высшего профессионального образования носит светский характер».
Мне представляется, что отличие теологии от религиоведения состоит в том, что теология призвана реконструировать внутренний смысл религиозного текста — так, как он переживается адептами (автором и читателями) внутри данной религиозной традиции, а не анализировать его с точки зрения современной (и сиюминутно-ангажированной) «психологии религии» или «социологии религии».