Поднятая целина

– Не то что не могу, а просто не желаю срамиться перед казаками.

– Давыдов никакой работой не гнушается, я тоже, почему же ты фуражечку на бочок сдвинешь и по целым дням сиднем сидишь в своем совете либо замызганную свою бумажную портфелю зажмешь под мышкой и таскаешься по хутору, как неприкаянный? Что, секретарь твой не сумеет какую-нибудь справку о семейном положении выдать? Ты, Андрей, брось эти штучки! Завтра же ступай в первую бригаду, покажи бабам, как герои Гражданской войны могут работать!

– Да ты что, с ума сошел или шутишь? Убей на месте, а не пойду! – Размётнов со злобой кинул в сторону окурок, вскочил со скамьи. – Не хочу быть посмешищем! Не мужчинское это дело – полоть! Может, ишо скажешь – идти мне картошку подбивать?

Спокойно постукивая огрызком карандаша по столу, Макар сказал:

– То и мужчинское дело, куда пошлет партия. Скажут мне, допустим: иди, Нагульнов, рубить контре головы, – с радостью пойду! Скажут: иди подбивать картошку, – без радости, но пойду. Скажут: иди в доярки, коров доить, – зубами скрипну, а все равно пойду! Буду эту пропащую коровенку тягать за дойки из стороны в сторону, но уж как умею, а доить ее, проклятую, буду!

Размётнов, немного поостывший, развеселился:

– Как раз с твоими лапами корову доить. Да ты ее в два счета свалишь!

– Свалю – опять подыму, а доить буду до победного конца, пока последнюю каплю молока из нее не выцежу. Понятно? – И, не дожидаясь ответа, раздумчиво продолжал: – Ты об этом деле подумай, Андрюха, и не особенно гордись своим мужчинством и казачеством. Наша партийная честь не в этом заключается, я так понимаю. Вот надысь еду в район, новому секретарю показаться, по дороге встречаю тубянского секретаря ячейки Филонова, спрашивает он меня: «Куда путь держишь, не в райком?» В райком, говорю. «К новому секретарю?» К нему, говорю. «Ну, так сворачивай на наш покос, он там». И указывает плетью влево от дороги. Гляжу: там покос идет вовсю, шесть лобогреек ходят. Вы что, спрашиваю, очертели, так рано косить? А он говорит: «У нас там не трава, а гольный бурьян и прочий чертополох, вот и порешили его скосить на силос». Спрашиваю: сами порешили? Отвечает он мне: «Нет, секретарь вчера приехал, оглядел все наши поля, на этот бурьян напхнулся, ну и задает вопрос нам: что будем с бурьяном делать? Мы сказали, что запашем его под пары, а он засмеялся и говорит: мол, запахать – дело слабоумное, а на силос его скосить – будет умнее».

Макар помолчал, испытующе глядя на Размётнова.

– Видал ты его? – нетерпеливо спросил Размётнов.

– А как же! Свернул в сторону, проехал километра два – стоят две брички; какой-то дедок кашу на огневище мастерит; здоровый, как бугай, мордатый парень лежит под бричкой, пятки чешет и мух веточкой отгоняет. На секретаря не похож: босой лежит, и морда – как решето. Спросил про секретаря – парень ухмыльнулся. «Он, говорит, с утра меня на лобогрейке сменил, вон он гоняет по степи, скидывает». Спешился я, привязал коня к бричке, иду к косарям. Прошла первая лобогрейка, на ней дед сидит в соломенной шляпе, в порватой, сопрелой от пота рубахе и в холщовых портках, измазанных коломазью. Ясное дело – не секретарь. На второй сидит молодой стриженый парень, без рубахи, от пота весь будто маслом облитый, блестит на солнце, как палаш. Ясное дело, думаю, не секретарь. Секретарь не будет без рубахи на косилке ездить. Глянул вдоль гона, а остальные все тоже без рубах! Вот это номер, разберись тут, какой из них секретарь! Думал, что по интеллигентному обличью угадаю, всех мимо себя пропустил, – так, будь ты проклят, и не узнал! Все до половины растелешенные, все одинаковые, как медные пятаки, а на лбу не написано, кто из них секретарь. Вот тебе и интеллигентное обличье! Оказались все интеллигентами. Остриги ты наголо самого волохатого попа и пусти его в баню, где солдаты купаются, – найдешь ты этого попа? Так и тут.

– Ты, Макарушка, леригиозных особов не касайся: грех! – несмело попросил дед Щукарь, хранивший до этого полное молчание.

Макар метнул в его сторону гневный взгляд, продолжал: