— А вы не боитесь, что здешний климат окажется для вас вредным?
— Мы привычны к любой погоде и непогоде.
— А вот такая погода вас не смущает?
Он достал из-за голенища газетный лист, развернул его и ткнул большим темным ногтем в статью. Браун прочел вслух, внятно произнося каждое слово:
— «Мы будем и впредь обливать дегтем, вываливать в перьях, топить, вешать каждого подлого труса-аболициониста, который осмелится осквернить нашу землю».
Оливер и Генри засмеялись. Паромщик зло ухмыльнулся:
— Смейтесь, смейтесь, джентльмены, только не упустите весло, а то течение понесет к югу… Там смеющихся янки любят еще меньше, чем горюющих.
Браун просмотрел газету.
— «Миссурийский Гералд»… Они хвастаются тем, что похитили честного адвоката, который обличал их насилия и мошенничество на выборах, его избили, вымазали дегтем, вываляли в перьях…
Оливер, отжимая весло, смотрел в упор на паромщика, лениво привалившегося к борту.
— Эти миссурийцы, видно, из тех, кто смелы, когда их сотня против одного. Только так южные джентльмены способны побеждать «трусливых аболиционистов». Хотел бы я посмотреть на морду такого отважного защитника рабства поверх мушки моего ружья…
Паромщик молча жевал табак, отошел к другому концу длинного парома.
Генри запел:
Оливер подхватил, и Браун вторил молодым голосам сипло и чуть гнусаво, как привык петь псалмы:
На крутом берегу Миссури нашли могилу внука. Выкопали маленький гроб, обшили досками, обернули мешками, обвязали и погрузили на ящики с инструментами и оружием.
Вошли в прерии. В иных местах дорога едва угадывалась даже днем. Сентябрь был дождливый, по ночам дули холодные ветры. Сперва начали кашлять, сморкаться молодые, потом и сам Браун; днем, на ходу, болезнь, казалось, ослабевала. Но с темнотой, на привале, начинался озноб. Они заходили на фермы. Как назло, им все попадались дома южан. Мальчишки передразнивали их речь, старшие встречали угрюмо или насмешливо.
— У нас нет воды. Нет для вас ни глотка. Ваши колодцы на севере. Там и просите.
— Мы не подаем милостыни. Никому, а уж янки и подавно.
— У вас на Севере что — на кладбищах места нет? Ну что ж, для могил мы вам место предоставим!
— Вы откуда едете? Из Коннектикута? У вас там, наверно, большая конкуренция среди нищих, если вы так далеко забрались попрошайничать. Советуем вернуться, чем дальше на запад, тем хуже для вашего брата. Там отчаянные белые парни, которые с удовольствием скальпируют янки.
Только в начале октября добрались они до Канзаса, до реки, за которой была их земля — «поселок Браунов» — так гордо называл ее в письмах Джон. По этим письмам Браун узнавал местность и объяснял спутникам.
— Это река Осэйдж, а французы называют ее Лебяжьим болотом. Французы любят красивые названия. Не знаю, есть ли здесь лебеди, берега, правда, топкие, но все же это река, а не болото. Дальше к югу в нее впадает река Поттавотоми. У самого нашего владения — город Осоватоми, столица округи, а поселок Браунов выше по течению, там, где лес граничит с прерией.
Дождливым октябрьским вечером они вышли к поселку: три больших бревенчатых барака — нет, домами их нельзя было назвать — без окон, зато с дверями-воротами во всю четвертую стену. Перед бараками горели костры, высокие навесы защищали огонь от дождя.
Браун не видел своих сыновей такими возбужденными с тех пор, как они были мальчиками, ликовавшими после удачной охоты или победной драки.
Жена Джейсона тихо плакала над гробом ребенка. Муж осторожно гладил ее плечи. Дождь утих. Стемнело. Выбрали место для могилы. Хоронили при свете смолистых факелов. Браун сказал:
— Могила невинного ребенка освящает землю, на которой его родным, его будущим братьям и сестрам и их потомкам предстоит жить и трудиться.
Помолились.
Потом при свете костра сидели долго за полночь. Сыновья рассказывали. Все кутались в одеяла, плащи, кашляли, сморкались, в дальнем углу на лежанке, всхлипывая, бредил внук, его мать сменяла примочки на горячем лбу.
Сыновья рассказали о выборах в законодательное собрание, которое проводили сторонники рабства… Теперь вольноземельцы проведут свои выборы. Отец и Оливер с Генри прибыли как раз вовремя, ружья и револьверы очень кстати.
На следующий день мужчины готовили боеприпасы. В котелках с длинными рукоятками плавили свинец, потом ложками лили в глиняные и деревянные формы или просто на сковороды, скатывали круглые пули. Порох отсыпали в бумажные кулечки, туго перевязывали. Наполняли пулями и кульками пороха кожаные патронташи. Несколько десятков фабричных патронов Браун разделил между самыми меткими стрелками.
Выборы прошли спокойно. Почти все вольноземельцы были вооружены, и никто не решился им помешать.