— Идемте, я сам им объясню…
Они пошли к лагерю. Из-за фургонов, из-за кустов выглядывали миссурийцы. Браун, обернувшись к своим, крикнул:
— Всем оставаться на местах. Не стрелять. Готовьтесь принимать военнопленных.
Пейт снял шляпу, вытер лоб чистым платком и откашлялся.
— Джентльмены, это капитан Браун, он предлагает нам капитулировать…
Браун достал из-за пояса револьвер и направил его на Пейта.
— Прикажите вашим людям немедленно сложить оружие и стать строем в два ряда…
— Джентльмены!.. Прошу… Приказываю… Исполняйте распоряжение капитана, вы же не хотите моей смерти.
— Ладно… Черт с ними, с ружьями. Забирайте наши трещотки. Пусть ими играют маленькие янки.
— Эй, капитан Пейт, может быть, вы все-таки согласитесь погибнуть смертью героя… А потом мы отомстим за вас проклятым аболиционистам…
— Надеюсь, капитан Браун, вы не снимете с нас скальпов и не заставите целоваться с неграми?
— Кладите ваши ружья в одно место, джентльмены, там же складывайте револьверы и кинжалы… Идите вниз, к тому дубу… Салмон! Оливер! Составьте список пленных… Позовите капитана Шоура, мы вчетвером должны еще написать договор о капитуляции. Идемте в тень. Солнце уже высоко… скоро будет еще жарче!
То же бледное влажное лицо с усиками в осенних сумерках на фоне серой стены еще бледней, чем тогда, почти три года тому назад на солнце, в утренней зелени. И рядом с ним не пестрые куртки и шляпы головорезов, а темные сюртуки и цилиндры — многие посетители, входя в тюрьму, не снимают цилиндра.
— Наконец-то вы даете отчет в своих грехах и преступлениях, мистер Браун… скоро вы предстанете перед всевышним судьей… Я пришел, чтобы напомнить вам еще об одном вашем преступлении… Вы не забыли лес Блэк-Джек в Канзасе… второе июня пятьдесят шестого года.
— Это вам хотелось бы забыть те места и тот день, мистер Пейт, а я отлично помню. Тогда мы впервые победили, хотя вас было втрое больше. Вы были моим пленником, но потом в газетах вы пытались оправдаться. Помню-помню: вы очень красноречиво писали, сэр, но воображения у вас не хватает.
— Одумайтесь, Браун… Только раскаяние, только честное раскаяние может облегчить вашу душу, вашу совесть. Вы так часто поминаете имя божье, вы обязаны признать правду — тогда в Блэк-Джек вы действовали коварно, предательски. Я тогда же сказал, что это подлость, а вы направили на меня револьвер. Мои люди сложили оружие, чтобы спасти меня. Я требую, чтобы вы подтвердили здесь в присутствии этих джентльменов-свидетелей, что вы захватили нас в плен с помощью хитрой уловки, что вы злоупотребили белым флагом… что мы сражались мужественно…
— Если бы тогда у Блэк-Джека вы были так же настойчивы, капитан Пейт, как сейчас в тюремной камере, вам бы не пришлось потом добиваться оправданий… Эти джентльмены и сами видят, как вы мужественны сейчас, тесня противника, закованного в кандалы.
Я все хорошо помню. Когда мы атаковали вас, Пейт, у вас было больше полусотни миссурийских разбойников, а нас было двадцать шесть — слева шестнадцать, вместе с капитаном Шоуром, справа десять, вместе со мной. Когда вы сдались, вас было двадцать три, в том числе двое раненых. А нас осталось всего девять, из них один тяжелораненый, заряды кончились…
Белый флаг подняли вы. И я пошел с вами, с двумя молодыми людьми, вооруженными до зубов. Я, старик, на виду у вашего отряда грозил вам револьвером, и вы исполнили мое требование — приказали вашим людям сложить оружие. Но никаких уловок и хитростей я не применял. Я действовал так, как мне велел мой здравый смысл, чего же вы хотите теперь? Чтобы я помог вам приобрести славу храбреца, только по доверчивости оказавшегося пленником? Вы писали в газетах, что к нам шли подкрепления, что вы были окружены. Да, подкрепления пришли к нам, но только к вечеру… Вы поразительно зорки, сэр, если могли увидеть их с утра. И окружил вас только один юноша, мой сын Фредерик, безоружный, в приступе умопомешательства проскакавший по лесу. Вы хотите моего свидетельства о вашей храбрости, сэр? Мне предстоит скоро умереть, и я не хочу никого обижать в последние дни моей жизни. Но я не способен лгать. И могу сказать только, что большинство мужчин, которых я встречал в жизни, были храбрее, чем вы, сэр…
То июньское утро было первой победой в открытом бою. Три десятка головорезов шли под конвоем девяти стрелков свободы.
Уже к вечеру вся округа знала — старик Браун разбил целый полк миссурийцев, взял множество пленных, освободил захваченных единомышленников. На следующий день в лагере было шумно, приходили все новые добровольцы. Капитан Эббот привел сотню всадников и дюжину фургонов. Костры горели по всему лесу. Браун отправил письмо в Лекомптон судье Кэйто — предлагал обменять пленных: он освободит капитана Пейта и двадцать два миссурийца в обмен на восемь заключенных в Лекомптоне, среди них — сыновья, Джон и Джейсон.
Но через пять дней на лугу в нескольких милях от лесного лагеря Брауна расположился эскадрон федеральных драгун — белые палатки, синие мундиры, у коновязей лошади все одна в одну, гнедые.
Полковник Самнер с одним лишь адъютантом пришел в лес.