Читаем Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне полностью

Умеренные говорили — наших друзей с каждым днем все больше. Теперь уже никаким головорезам не удастся разбойничать на избирательных участках, подделывать итоги выборов… Теперь все решат бюллетени, а не пули, не кинжалы.

Но шайки миссурийцев продолжали нападать на фермы, на обозы. Угрожали, — если янки сами не уберутся из Канзаса, их всех вываляют в дегте, в перьях и вышвырнут, а то и перестреляют или перевешают.

В начале июля в Топике собралось законодательное собрание вольноземельцев, его вице-президент, Джон Браун-младший, все еще оставался в тюрьме. Открытие наметили на четвертое июля — на день национального праздника. Но к самому началу заседания пришел полковник Самнер. Несколько драгун, сопровождавших его, ждали на улице, не спешиваясь. Полковник заговорил угрюмо, глядя вниз.

— Джентльмены, сегодня я выполняю приказ, самый неприятный в моей жизни… мне приказано распустить это собрание. Бог свидетель, я не сочувствую ни одной из враждующих на территории партий. Я только что вернулся с границы. Мы разогнали банды миссурийцев. Но прошу вас, джентльмены, разойдитесь.

Когда Брауну рассказали об этом, он молча встал и ушел в лес, вернулся в свой лагерь через час.

— Правительство разогнало наших депутатов. Они были избраны законно, только они представляют честных граждан территории. Федеральные власти признали мошенническое сборище в Шоуни и хотят, чтобы все подчинялись варварским законам рабовладельцев… Нет, не избирательные бюллетени помогут праведным, а порох и свинец, железо и огонь.

Отряд Брауна оставался в лесу. Трудно было выхаживать больных и раненых. Генри Томпсон медленно поправлялся — в Блэк-Джек ему нулей пробило ногу. Салмона ушиб конь, Оуэна трясла лихорадка, он позеленел, отощал, едва ходил. Почти все члены отряда переболели.

Браун, когда яростная боль впивалась куда-то там внутрь впалого живота, когда череп гудел и глаза мутились от озноба, старался не показывать слабости, забирался в шалаш с Библией, делал вид, что читает. Он заваривал кипятком сушеный мятовый цвет или сушеную ромашку, разводил дикий мед в ячменном кофе — поил больных и сам пил.

И каждый вечер он вместе со всем отрядом благодарил всевышнего творца за милосердие, за исцеление, за хлеб насущный. И каждое утро посылал разведчиков и сам отправлялся с несколькими стрелками. Они приходили на фермы сторонников рабства, забирали оружие, угоняли скот, напоминали: Канзас должен стать свободным штатом, и те, кто хочет южных прав, могут уезжать на Юг. И горе тому, кто поднимет руку на сторонников свободы. Ни одна смерть, ни одна рана не останутся неотмщенными…

Хиггинсон много лет спустя вспоминал о Канзасе: «Всю мою жизнь я наблюдал, как мои сограждане отступали и отступали перед Властью Рабовладельцев. И вдруг я услышал, что за тысячи миль от меня, на Востоке, существует город, где люди поднялись и заявили рабству: „Ни шагу дальше“.

И я отправился в эти места, чтобы убедиться самому. Я увидел живую Американскую Революцию. К тому времени мне надоело читать о Лафайете. Я хотел встретить его. В Канзасе я увидел историю, облаченную в живую плоть современности…»


Стивенс поднял голову с измятой подушки. Браун сидел у стола. Фитиль свалился набок, едва потрескивал, чадил. Браун зябко сгорбился, на тускло освещенной стене застыла огромная нахохленная тень.

— Капитан Браун, не надо грустить. Вы этому учили меня. Я помню, как впервые увидел вас тогда в Канзасе. Всего три года прошло, а кажется — я всегда знал вас. И очень рад, слышите, очень рад, что и конец моей жизни рядом с вами…

Браун обернулся к нему, продолжал глядеть сосредоточенно, задумчиво, насупившись, но приязненно, так же как в то утро на границе Канзаса и Небраски.

…Стивенс ехал верхом рядом с командиром отряда ополченцев свободного Канзаса, и внезапно в голове колонны послышались громкие возгласы:

— Гип-гип ура!!!

Они поскакали вперед. Там кричали:

— Ура-а-а капитану Брауну!!!

На дороге стоял фургон, а рядом всадник на понурой лошади с запавшими боками. Он легко держался в седле — такой худой, что, должно быть, не отягощал свою усталую клячу.

Стивенс удивился: менее всего он похож на воина, этот старый фермер в потрепанной одежде. Не вооружен; правда, из фургона выглядывали парни, перепоясанные патронташами. Он смотрел на ополченцев, не отвечая им, не улыбаясь, но с явно доброжелательным любопытством.

Отряд проходил мимо него как на параде.

А месяц спустя, уже в Лоуренсе, — городу снова угрожали миссурийские головорезы — тоже кричали:

— Ура старому Брауну! Ура Брауну из Осоватоми!

Его уже тогда так называли.

— Хотя бой у Осоватоми и был поражением, — Стивенс опять «услышал» мысли сокамерника, — именно с него началась наша большая слава.


Накануне боя был убит сын, Фредерик. А на следующий день четыре сотни конных миссурийцев с пушкой двигались к поселку Осоватоми, где жили Сторонники свободного Канзаса, туда отряд Брауна пригнал скот и лошадей, отбитых у противника.

У Брауна было меньше бойцов, преимущественно пешие. Он послал гонца в Осоватоми предупредить жителей: пусть уходят в леса, в прерии.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих героев
100 великих героев

Книга военного историка и писателя А.В. Шишова посвящена великим героям разных стран и эпох. Хронологические рамки этой популярной энциклопедии — от государств Древнего Востока и античности до начала XX века. (Героям ушедшего столетия можно посвятить отдельный том, и даже не один.) Слово "герой" пришло в наше миропонимание из Древней Греции. Первоначально эллины называли героями легендарных вождей, обитавших на вершине горы Олимп. Позднее этим словом стали называть прославленных в битвах, походах и войнах военачальников и рядовых воинов. Безусловно, всех героев роднит беспримерная доблесть, великая самоотверженность во имя высокой цели, исключительная смелость. Только это позволяет под символом "героизма" поставить воедино Илью Муромца и Александра Македонского, Аттилу и Милоша Обилича, Александра Невского и Жана Ланна, Лакшми-Баи и Христиана Девета, Яна Жижку и Спартака…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука