Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Браун заходил дальше Уэнделла Филипса, который пояснял: «Наша цель — заставить каждого участвовать в борьбе за отмену рабства. И мы надеемся достичь нашей цели задолго до того, как весь наш народ превратится в святых или будет целиком возведен в ранг философов».

Кража лошадей в Миссури, когда вывели по тайной дороге одиннадцать негров, — это реквизиция, это для общего дела. Но мародерство каралось строжайше. В Ордонансах было записано: все отнятые у рабовладельцев вещи — деньги, часы, драгоценности — будут помещены в безопасное место и составят общественный фонд.

Там же сказано, что необходимо выработать ряд мер «для облегчения страданий, для воспитания молодежи, для борьбы против невежества…».

Вольное поведение молодых людей в Спрингдейле от Старика скрывалось. Он недаром вырос в Новой Англии — пуританская закваска. Его предки стояли в толпе на площадях Салема и других маленьких городков, когда сжигали ведьм или когда привязывали к позорному столбу молодых женщин с алой буквой «А» (адюльтер) на груди. За изнасилование по конституции Брауна полагалась смертная казнь.

В Канзасе он чуть не пристрелил храброго парня, который вечером волок в кусты девчонку, а она визжала. Может, она визжала потому, что девчонкам так положено? Браун просто забыл, как это бывает, да и знал ли? Его первой женщиной была его первая жена, а второй и последней — вторая жена.

Во всяком случае, та девчонка кинулась на защиту парня, а он стоял, опустив руки, в бою не пугался, а тут насмерть струсил. Девчонка же орет на него, на самого Джона Брауна.

— Вы что лезете? Вам какое дело? За своими дочками смотрите, а я вам не дочь, а он не сын.

Дерзкая, он таких и не видел раньше. Шаталась по Канзасу, какая уж тут чистота нравов. Нет, его дочери не такие. Но все равно, его бойцы должны быть безупречными. Может, эти двое заранее сговорились, а может, ей жалко стало парня — Браун ведь не на шутку грозил расстрелом на месте. За насилие и надо стрелять без пощады. Армия Свободы.

Образ жизни, утверждавшийся конституционно, приспособлен к условиям партизанской войны, уклад отчасти продиктован укладом военного лагеря.

Уже хотели расходиться, когда поднялся Ричардс и сказал полувопросительно:

— А может, нам подождать выступать до войны? Вот нападет кто-нибудь, тогда нам самое время и подняться.

— Я буду последним, кто воспользуется тяжелым положением моего отечества перед лицом иностранного врага, — властно отрубил Джон Браун.

Вечером, в гостинице, после ужина, разгорелся спор. Может быть вообще ничего не надо менять. У канадских негров тут налаженная жизнь, их уже пятьдесят тысяч. Тут у них школы, церкви, газета, даже институт в Уилберфорсе, который готовит механиков, врачей, юристов.

В Чатеме собрались люди отважные. Но и они с ужасом думали о Юге. Самим, вновь, добровольно, совать голову в пасть льву?

Браун вспомнил то, что говорил ему Дуглас еще при первой их встрече. Вспомнил и усилием воли выключил воспоминание.

— Да почему, собственно, надо стремиться обратно в Америку, где нас не ждут, где нас не считают за людей?

Делани говорил о возвращении на историческую родину, в Африку.

— В Либерии уже одиннадцать лет существует независимая негритянская республика, подумайте только, президент — негр и в конгрессе одни негры!

Джон Томас закричал:

— Почему я должен уезжать в какую-то Либерию? Почему не жить в Америке, где трудился мой дед и дед моего деда? Да, они были рабами. Я — первый свободный негр в нашем роду, теперь и дети мои будут свободными, если я буду сражаться за их свободу. Потому и пошел за Джоном Брауном. Это про меня сказано в начале конституции.

Бабка моя была рабыней, а пела она так, что ее сходились слушать все — и негры, и белые. Мы любим красно-коричневую землю старой Миссус. И реки такой нигде нет больше. Как услышу пароходные гудки, у меня ноги слабеют. Здесь в Канаде хорошо, чисто, спокойно, а все-таки не дома. Никуда я не собираюсь, кроме Миссисипи, и других буду отговаривать. Нашу Америку надо сделать пригодной для жилья, а не искать другую.

Юноша лет восемнадцати задумчиво сказал:

— Это, наверно, еще и от характера зависит. Я вот никогда не любил драться. Мальчишки приставали, а я уходил, хоть и не слабый. Значит, таким, как я, хорошо бы уехать туда, где тебя оскорблять никто не будет, никто не плюнет в лицо, никто не обзовет «ниггер, черномазый».

— Дайте мне сказать. Вы спорите: «За Либерию!», «Против Либерии!», но ведь почти никто не знает, что там происходит на самом деле. А я разговаривал с капитаном шхуны «Лафайет», он там был, и вот что он рассказал: везут бесплатно, кормят первые полгода тебя и твою семью в долг. Дают участок земли — пять акров. Ты обязан в течение двух лет обработать участок и построить дом. Долг надо отдать из урожая.

Это я все говорю, как задумано. А выполняется по-разному. Много недовольных. Климат гиблый, почва плохая. Работать — от зари до зари, иначе ничего не вырастет.

Между прочим, письма с жалобами оттуда но пропускаются. Рабочие руки очень нужны. А почту, конечно, просматривают.