Подноготная любви

Прежде чем мы продолжим перечень профессий, наиболее предпочитаемых некрофилами, — а почему выявить эти профессии чрезвычайно важно, будет ясно из дальнейшего, — следует выяснить, сколько же их, некрофилов, среди нас. Некрофилов можно разделить на ярких и неярких. Яркие и проявляют себя ярко: в убийствах, расчленениях, сексуальных контактах с собственно испражнениями и с системами, с испражнениями связанными; проявляют себя в патологическом стремлении к власти, в бурном интересе к вестям о расчленении тел, в идолопоклонстве металлическим (т. е. мёртвым) конструкциям вообще, а к ажурным и геометрически «правильным» — в особенности, и т. п. Людей, проявляющих признаки яркой некрофилии, по цитируемым у Фромма исследованиям, до 15 %. По некоторым другим косвенным данным — их треть. По оценке Хаббарда, ярких некрофилов (угнетателей ближних), которых он называет по американской традиции антисоциальными личностями, — 20 %. Это — «неподдающиеся», их бесполезно лечить психотерапевтически, во-первых, потому, что они попросту измениться не в состоянии, ведь желание и готовность улучшить себя — это достаточно большой плод души, а, во-вторых, работая с ними, `одиторы, как замечено, от обессиливания попросту начинают болеть, а потому помочь не в силах.

20 %! Это очень много. Это — каждый пятый! А раз каждый пятый, то это значит, что если вы оказались в толпе, на митинге или в автобусе в час пик, то к вам непременно прижимается хотя бы один яркий некрофил. Минимум один! Если же вы из середины автобуса пробирались к выходу, то к вам их прикоснулось несколько. Но не следует заблуждаться, что богатые, которые в автобусах не ездят и демонстративно пользуются всем тем, что позволяет им казаться «независимыми», лучше ограждены от омертвляющего поля некрофилов. Вовсе нет. Как раз-то среди них, среди богатых, ярких некрофилов больше всего. И среди тех, кто добивается близости с ними, — тоже. Скажем, супруга: только самая яркая некрофилка сможет победить конкуренток в борьбе за возможность растранжиривать его деньги.

Это, разумеется, упрощение. Деньги — аргумент, преимущественно, логического мышления. На самом деле «самая яркая» оказывается рядом с потенциальным богачом ещё до того, как у него впервые появились по-настоящему большие деньги. А большие деньги, очевидно, появляются лишь у опредёленного типа людей — у того, кто может других заставить (в прямом смысле) на себя работать, и у того, кто в состоянии заставить партнёров поверить, что предлагаемое им распределение доходов справедливо. Это «умение заставить» женщинами легко подсознательно распознаётся и определённым их типом особенно ценится. Да, теми самыми, кто может заставить конкуренток потесниться.

20 %! Это значит, что в вашей жизни к вам прижимались сотни ярких некрофилов, каждый из которых в состоянии нанести вам (и нанёс!) психоэнергетические травмы. Возлюбленная из светлой части нашего повествования из-за своей сверхчувствительности получала травмы разве что не от всех встречных и поперечных некрофилов, и на работе тоже. Её психоэнергетические травмы связаны преимущественно с людьми внешними, чаще случайными.

А вот у нашего Психотерапевта иначе. У него, судя по сумме данных, к подавляющим индивидам относятся и мать, и мать матери, и жена дяди. Дядя П. (брат матери) в выборе себе жены должен был остаться верен своей матери и сестре — он и остался: его жена, похоже, по мощности болезненного влияния превосходила их обеих. И вот дядя, участник двух войн, защищавший Родину на фронте с первых дней войны с немецкими некрофилами, а спустя четыре с лишним года бравший Берлин, вернувшийся с войны живым и невредимым, всего в пятьдесят лет умер в постели ночью от разрыва сердца. Разумеется, сказалась и война, и трудное детство, но, очевидно, что при прочих равных условиях, окажись он неверным своей матери и сестре и женись на женщине, которая бы ему не изменяла и в силу черноты души не наносила травм, он жил бы и дольше, и иначе. Кстати, и наш Психотерапевт в 36 лет из-за травмы, полученной от жены дяди, оказался на грани смерти: неделю не ел и не спал и за эти несколько дней поседел, пока не прибег к психокатарсической помощи (эту ожившую травму он получил, когда ему было 6 лет). Подобную многолетнюю, в данном случае в 30 лет, отсрочку в проявлении невроза Фрейд называл латенцией. Действительно, часто до первого особо разрушительного проявления стародавнего невроза могут пройти десятки лет. В сущности, латенция детских неврозов — явление настолько распространённое, что можно, видимо, принять её как обязательную форму эволюции детских травм.

Итак, всякому человеку для обретения полноты здоровья необходимо освободиться от всех травм, когда б они ни были получены.