Подноготная любви

В период жениховства всё было похоже: цветы, подарки, объяснения, из которых следовало, что жених рядом с невестой чувствовал себя недостойным. Он ей объяснялся в любви и объяснял своё чувство неким родовым влечением. Заметьте! «Похоже», — записал в дневнике писатель, тот самый, который ещё лет десять назад в одном из своих произведений сказал, что чем более «похожи» проявления каких-либо чувств, тем более они ложны. Но вряд ли бы в те недели и даже в ближайшие годы Лев Николаевич смог бы поверить, что, спустя 48 лет, он тайком от жены ночью с верными людьми выберется из своего родового имения, а через несколько дней умрёт на станции Астапово. Но вот такую смерть описать художественно он, видимо, смог бы во всех деталях уже тогда, в августе-сентябре 1862 года.

Но в доме Берсов была ещё дружба со свояченицей, то есть с сестрой невесты, тогда ещё пятнадцатилетней Таней. Здесь царило взаимопонимание: он повышал настроение ей, она — повышала настроение ему. Дружба, лишь отчасти сохранённая для нас временем в их оживлённой переписке, продолжалась на протяжении последующих пяти лет до замужества Тани. Он был для неё всем: учителем, другом, советчиком и даже врачом. Да, это может показаться странным, но Лев Николаевич, который во всех своих произведениях утверждал, что в болезни люди выздоравливают не благодаря врачам, но вопреки им, для Тани, для милой своей свояченицы, был ещё и врачом. Её исцеляло уже само его присутствие. Это заметил и описал отец Тани, сам по профессии медик (письмо от 25 января 1867 года):

«Беда только та, что с ней очень трудно ладить. Она верит только одному доктору в мире: это — Л. Н. Толстому, который совершенно её избаловал, а сам, бедный, измучился со своим романом».

Да, действительно, в это время Лев Николаевич работал над «Войной и миром». Многие из домашних Толстого узнавали в персонажах себя, и это вызывало у них оживление. При первом чтении выяснилось, что любимейший герой Толстого — Пьер (а в сущности, он — если не сам Лев Николаевич, то его о себе мечта, ведь невозможно же писателю не отождествлять душу лучшего из своих героев со своей) не понравился никому, в том числе и Соне, а понравился одной только Тане. «Люблю таких», — записала она.

Угадать с первых страниц романа большую душу Пьера — тоже надо иметь сердце, ведь вначале поступки Пьера целиком и полностью определялись вожделениями тех подлецов, которые обладали достаточной силы некрополем, чтобы подавить критическое мышление Пьера. Угадать удалось одной Тане.

А теперь — любимейшая героиня. Лев Николаевич начал писать «Войну и мир» вскоре после свадьбы, ещё в те времена, когда на логическом уровне его жило убеждение, что жизнь его семейная удалась, а сцены, которые жена устраивать ему начала уже с первой недели их супружеской жизни, он терпеть ещё мог. Казалось бы, счастливейший из смертных, новобрачный, который, правда, себя считал своей невесты недостойным и полагал, что овладел ей именно он, счастливец, — а счастливец потому, что молодая жена говорит ему слова о любви и целует ему руки, его же убеждение в том, что он любит именно её, как будто калёным гвоздём вбито в основание черепа, — казалось бы, подобный счастливец не может не воспевать в главной своей героине — супругу Сонечку, Соню, Софью Андреевну.

Однако главной героиней становится не она, Соня, а её сестра Таня. Воспевается как лучшая из женщин почему-то не жена, а свояченица. Как это можно совместить с его собственной супруге объяснениями в любви и лишь братским общением с Таней?

«Всё что разумно, то бессильно; всё, что безумно, то творчески производительно», — сказал Толстой как раз в период ласкового созерцания образа Наташи. Позднее, 26 марта 1870 года, он записал эту фразу в дневник и далее пояснил: «Это значит — другими словами, что то, что есть сама сущность жизни, непостижимо разумом».

Следует уточнить: его, Льва Николаевича, разумом непостижимо. И не потому, что глуповат, а потому, что поддался искушению поселить рядом носителя злой воли.