Центральный пост освещался тусклым светом красных лампочек, так как обычные лампы ослепляли бы вахтенного офицера и лишали его возможности видеть в перископ ночью. Мы еще не подумали о том, что в течение какого-то времени нам не придется пользоваться перископом. Опытные вахтенные на горизонтальных и вертикальном рулях прекрасно удерживали лодку на заданной глубине и курсе даже при таком тусклом красном освещении. Разговоры совершенно стихли, и в лодке воцарилась тишина.
В кормовой части центрального поста по-прежнему слышался шуршащий звук вибрирующих перьев эхоледомера. Штурман Николсон внимательно рассматривал показания эхолота. Мы уже пришли в малоисследованный район океана, в котором на точность показанных на карте глубин полагаться нельзя. Несмотря на сравнительно большие глубины в этой части океана, Николсон продолжал настороженно наблюдать за работой и показаниями эхолота. В наступившей тишине ясно различались похожие на жалобный писк звуковые сигналы этого прибора и слабые, отраженные дном эхосигналы с глубины 1525 метров.
В небольшой выгородке рядом с центральным постом работает еще один акустический прибор — гидролокатор, излучающий звуковые колебания в темные воды в направлении движения «Скейта». Мурлыкающие звуки этого прибора, не встречая препятствий, от которых они должны были бы отразиться и вернуться к источнику, затухали далеко впереди лодки, что указывало на отсутствие впереди нас свисающих вниз ледяных пик и хребтов или, что еще опаснее, глубоко сидящих айсбергов.
Я прошел в корму лодки и заглянул в машинный отсек. В противоположность тусклому красному освещению центрального поста этот отсек освещался яркими белыми флуоресцентными лампами. Вместо таинственных звуков электронных приборов в этом отсеке раздавался знакомый гул турбин и монотонно пульсирующих механизмов.
Здесь вырабатывалась энергия для вращения огромных винтов, с каждым оборотом которых «Скейт» уходил все дальше и дальше под паковый лед. На вахте у машин стояли молодые матросы, гордые тем, что они запросто справляются с такими сложными обязанностями. Они управляли механизмами, приводимыми в движение энергией расщепленного атома урана, энергией, которая существовала еще до того, как образовался паковый лед, возможно, даже и до появления во Вселенной нашей планеты.
Глава 7
Сидя в одиночестве в своей каюте, я не мог прогнать из головы мысль о том, что с каждым оборотом винтов мы уходим все дальше и дальше от безопасного района. Далеко ли мы ушли от кромки льда? Успеем ли мы, если произойдет какая-нибудь неприятность, возвратиться к открытой воде до того момента, когда жизнь в этом стальном корпусе окажется уже невозможной?
Я твердо решил выбросить эти мысли из головы. И все же, несмотря на огромные усилия не думать об этом, а вынужден был сознаться себе в том, в чем я не признался бы никому другому.
Я боялся.
Признавшись себе в этом, я почувствовал облегчение. В конце концов, надо быть каменным, чтобы не чувствовать никаких опасений в такой обстановке, хотя то, что я чувствовал, было, пожалуй, нечто большее, чем опасения. Я был в каком-то подавленном состоянии, от которого никак не мог избавиться. Это чувство было мне уже знакомо.
Наконец я нашел объяснение. «Война, — подумал я. — Я уже давно не вспоминал о ней».
Когда в 1943 году мне впервые пришлось выйти в боевой поход, я испытывал примерно такой же страх. Дело в том, что как тогда, так и сейчас передо мной была неизвестность.
Страх — это уродливое порождение неосведомленности и воображения. Меньше чем через год после окончания военно-морского училища в Аннаполисе я оказался на своем первом корабле — подводной лодке «Джек», направлявшейся в море в район южнее Токио, который был известен подводникам как район ожесточенных боев с противником.
Я очень опасался тогда, что не справлюсь с возложенными на меня обязанностями — управлением торпедной стрельбой. На основе наблюдений в перископ, производимых командиром лодки, я должен был так рассчитать исходные данные для стрельбы торпедами, чтобы они поразили цель. Мы прошли большую практику стрельбы по кораблям-целям в Нью-Лондоне и на Гавайских островах, но учебная стрельба по своим кораблям одно дело, а боевая стрельба по японским кораблям — совсем другое. Когда настало время действовать, я почувствовал, что растерялся. «Неопытный юнец, говорили, наверное, про меня, как только ему доверили такое дело?»