Подобно солнцу

«Только они закончили рассказ, как до нас долетели громкие крики и стоны. Мы тут же подняли якоря, подошли к берегу и сделали несколько залпов по домам. Обстрел продолжался, вдруг мы увидели Хуана Серрано, раздетого до рубашки, связанного и истекающего кровью. Он закричал, чтобы мы прекратили огонь, иначе его убьем. На наш вопрос, живы ли остальные, а также знающий язык [Энрике], он ответил, что все, кроме последнего, убиты, и стал умолять, чтобы мы выкупили его».

Цена была назначена мгновенно: два орудия, два слитка меди, немного полотна. Под защитой корабельных пушек Карвальу, тут же взявший на себя командование флотом, мог бы хотя бы попытаться осуществить обмен. Вместо этого он велел поднять паруса, потому что, как подозревает Пигафетта, стремился стать главнокомандующим. Единственный друг хрониста остается на берегу, молящий, плачущий, истерзанный. «Он кричит, что упросит бога в день Страшного суда предстать перед своим другом Жуаном Карвальу и потребует у всевышнего его душу. Мы быстро поплыли прочь. Я не знаю, был ли Хуан Серрано еще жив или умер, когда мы его покинули».

Одни решили, что слышат вопли, с которыми островитяне набросились на капитана, другим показалось, что они видят, как разлетаются в щепы кресты, воздвигнутые на острове.

А три каравеллы двинулись морской дорогой, которую сегодня называют морем Минданао. Приблизительно сто двадцать человек направлялись теперь к островам Пряностей, а было их двести шестьдесят пять, когда армада, спустившись вниз по течению Гвадалквивира, вышла в море. Генерал-капитан, его надежнейший кормчий и его опытнейшие офицеры погибли. Пока еще никто не оспаривает решение Карвальу, который провозгласил себя генерал- капитаном, хотя уже всем ясно, что это просто негодяй. Командиром» Виктории» становится Гомес Эспиноса, а «Консепсьону» вообще капитан больше не нужен. Корабль более других изъеден древоточцами, и к тому же не хватает людей, чтобы сформировать для него экипаж. Принимается решение сжечь судно. Припасы и предметы снаряжения делятся между двумя остальными кораблями. Уже языки пламени охватили дряхлый такелаж, поднимаясь все выше и выше, с громким скрежетом разваливается обшивка, горящие шпангоуты опускаются в воду, окутывая все кругом туманом. Такой конец корабля едва ли способствует улучшению мрачного настроения моряков.

Проследовав мимо острова Панглао (о. Негрос), о жителях которого Пигафетта замечает, что они «черны, как эфиопы», — там действительно живут негритосы, — корабли поворачивают на юг и достигают северного побережья острова Минданао. Здесь путешественников встретили радушно. «Их король очень хотел заключить с нами мир и в знак величайшего расположения порезал себе левую руку и омочил вытекшей кровью тело, лицо и кончик языка. Мы поступили точно так же». После всего того, что произошло, кажется странным, что Пигафетта без колебаний последовал в гости к князю на остров. Но этот человек не ведает страха. Кроме всего прочего, он, видимо, единственный европеец, который может более или менее сносно объясниться с местными жителями — его словарный запас малайского языка скоро достигнет четырехсот пятидесяти слов. Он удовлетворяет не одну только жажду знаний: его одаривают пальмовым вином, рыбой и рисом, компанию ему составляют многие высокопоставленные вельможи и «две прекрасные женщины». Конечно, его хозяин не был значительным правителем — это был всего-навсего мелкий раджа с севера Минданао. Тем более поражало, что в убранстве дома и обиходе князя, одежду которого составлял только кусок материи, нашлось множество изделий из золота и посуда из китайского фарфора. Загадка была скоро разгадана. Пигафетта узнал, что с острова Лусон сюда приплывают китайские купцы и ведут с островитянами торговлю. Сведения итальянца стали, наверное, первой информацией, полученной европейцами, о существовании самого большого острова Филиппин. Прочие же его сообщения о катании на лодках при свете факелов, о рыбаках, приносящих в дар князю выловленную таким. образом рыбу, и о супруге князя — любительнице музыки кажутся почти идиллическими. Вид трех повешенных преступников, правда, Выдает ему, что и здесь правят, исходя не из одного только схождения.