Подобно тени

По склизкой дорожке я зашагал к хозяйственным постройкам, пересек газон, смачно чавкающий под ногами, и уперся в стену амбара. Дом отсюда был виден как на ладони. В правом верхнем окне горел свет, но сквозь незадернутые шторы виднелась лишь полоска потолка. Я знал, что она там.

В столовой, сияющей в темноте, как театральная сцена, у камина неподвижно сидел Зарек, подперев лоб рукой и задумчиво глядя на огонь.

Я повернулся к амбару, электрический луч заметался по лоснящейся от влаги бревенчатой поверхности и осветил дверной проем. Внутри, на земляном полу, в беспорядке валялось несколько тюков соломы, поленница свежераспиленных дров высилась у стены, в дальнем конце маячила деревянная лестница, ведущая на сеновал.

Сеновал, грязный и пыльный, пребывал в запустении; дверцу, которая служила, чтобы вбрасывать сено внутрь прямо с телеги, похоже, не открывали годами. Я нажал на нее плечом, ржавые петли надсадно скрипнули, надавил сильнее, заставив ее сдвинуться на четыре дюйма, – теперь в образовавшуюся щель можно было без помех наблюдать за домом.

Ее комната оказалась на одном уровне со мной и просматривалась отсюда насквозь. Двуспальная кровать стояла у стены, напротив старинного платяного шкафа, какие обычно делают с зеркалами в полный рост и выдвижными отсеками.

Она сидела за туалетным столиком у окна, в зеленом шелковом пеньюаре, с сигаретой во рту, и расчесывала волосы.

Я опустился на колени на обшарпанный пол сеновала, не смея отвести от нее глаз. Казалось, я мог разглядеть малейшую деталь ее облика, то, как ритмично вздымалась и опускалась ее грудь при дыхании, дымок от сигареты, поднимающийся к потолку, блики света на медных волосах, белую кожу в вырезе пеньюара – игра света и тени завораживала меня, как кролика завораживает немигающий взгляд удава.

Пять минут прошло, или пять секунд, или вечность? Не знаю. Стоя здесь – на коленях, в темноте, – я перестал ощущать время. Я мог бы стоять так всю ночь и весь следующий день – и до скончания веков.

Вдруг она бросила расческу на стол и развернулась спиной к окну. В дверях спальни стоял Зарек.

Я поспешно перевел взгляд на комнату внизу: там все еще горел свет. Возможно, он зашел лишь пожелать спокойной ночи.

Зарек хмурился и что-то раздраженно говорил, размахивая руками. Она сидела неподвижно, зажав ладони между колен, и молчала. Я почти не сомневался, что он говорит обо мне.

Неожиданно его гнев прекратился, он приблизился к ней, заискивающе улыбаясь, и положил тощие ручонки ей на плечи.

Меня бросило в пот. Едва не сорвав дверцу с петель, я до предела высунулся наружу, вцепившись в дверную раму, стараясь ничего не пропустить.

Она сбросила его руки с плеч и встала. Он продолжал бормотать что-то с видом побитой собаки, но она казалась непреклонной. Она молча смотрела на него своими невероятными глазищами, скрестив на груди руки.

Внезапно он обмяк, его лицо скривилось в гримасе отчаяния, он покачал головой и выскочил из комнаты, не затворив двери.

Несколько секунд она смотрела в пустой проем, потом погасила сигарету, закрыла дверь на замок, подошла к окну и взглянула в мою сторону.

Я отступил в тень. Смутное подозрение охватило меня: не может ли она знать, что я отсюда, с чердака, наблюдаю за ней? Когда она задернула штору резким, решительным движением, подозрение превратилось в уверенность.

Глава пятая

Следующие три дня катились по накатанной колее: в восемь утра я отвозил Зарека на Вардур-стрит, в шесть вечера привозил назад в «Четыре ветра». Днем я околачивался в приемной или возил его в Ист-Энд по делам, в которые он не считал нужным меня посвящать. Вечерами я играл с ним в шахматы, потом обходил ферму, запирал замки и ложился спать.

Я все еще ночевал в комнате для прислуги. Пока она хочет избавиться от меня, лучше сидеть тихо и не трепыхаться. Начни я требовать другую комнату, ей не составит труда расписать Зареку, как ее оскорбляет мое недовольство, а уж после вышвырнуть меня из дома будет парой пустяков. Я знал: стоит мне хоть раз по-настоящему проштрафиться – и она ринется в атаку.

После той первой ночи, когда я дотронулся до нее, наши отношения превратились в своего рода «кошки-мышки»: она пыталась спровоцировать меня на бунт, я держался на почтительном расстоянии.

Я безропотно выполнял ее поручения: таскал уголь, колол дрова, кормил цыплят, разжигал камин, мыл окна.

Прикажи она вычистить выгребную яму, я бы не отказался. Я бы сделал что угодно, лишь бы остаться в доме. Рано или поздно она будет моей – я был уверен в этом. Невозможно не получить то, чего так страстно желаешь, надо просто не сплоховать в нужный момент.

Зарека мое поведение повергало в растерянность. Когда в семь утра он обнаружил меня моющим окна, в его глазах мелькнуло нечто похожее на ужас.

– Это Рита заставила вас?

– Она сказала – окна грязноваты, и с этим не поспоришь. Проснулся я рано, заняться было нечем, так что я подумал, почему бы не помыть их.

Зарек озадаченно почесал лысину:

– Вы не обязаны этого делать, я нанимал телохранителя, а не слугу.