Подонки

Сознание медленно возвращалось ко мне. Во рту ощущался омерзительный привкус паленой резины, а голова болела так, словно на ней всю ночь танцевали канкан. К горлу подступала тошнота. Желудок горел огнем. Память на время отшибло, и, не открывая глаз, я принялся соображать: с кем это так вчера надрался? Не придя к определенному выводу, я решил хотя бы взглянуть, где нахожусь. Если у себя на квартире – хорошо, если у друзей или какой-нибудь шлюхи – гораздо хуже. Мысль о том, что придется добираться до дому в подобном состоянии, приводила в содрогание. «А вдруг на сегодня намечены важные дела?» – внезапно ужаснулся я и сделал героическую попытку открыть глаза. Это оказалось непросто. Веки будто смазали универсальным клеем. Наконец мне удалось разлепить левый глаз. То, что он увидел, превзошло самые худшие ожидания. Я лежал на полу в темном сыром подземелье, единственным источником света в котором являлось узенькое зарешеченное окошко под потолком. Руки и ноги были скованы цепями.

«Все ясно, лягавые сцапали! – мысленно содрогнулся я. – Интересно, за что?»

Я начал припоминать свои многочисленные прегрешения перед законом, но не обнаружил ни одного, на котором мог бы проколоться. Впрочем, в нашей стране, в связи с последними указами, тебя могут схватить просто так, по подозрению, и держать в изоляторе временного содержания до тридцати суток. Разгул демократии!

Я разлепил второй глаз. Постепенно в душу закрались сомнения. Подвал не был похож на камеру ИВС. Они набиты до отказа, здесь же пусто, и где, спрашивается, нары? Может, карцер?

В углу послышался слабый стон, скорее скулеж, будто обидели маленького беззащитного песика. Товарищ по несчастью!

– Где мы, браток? – с трудом ворочая языком, прохрипел я.

В ответ раздался тихий плач. Довели парня, падлы! Хнычет, как девка! Интересно, что с ним мусора сотворили?

Дверь в подвал широко распахнулась, пропустив поток яркого света и хорошо знакомую фигуру. В мозгу что-то вспыхнуло, пелена забвения спала, и память полностью вернулась.

На пороге, широко расставив ноги, стояла Вика. Лицо девицы кривила кровожадная улыбка, в глазах пылала злоба.

Ведьма наконец сбросила маску, полностью обретя вид, соответствующий ее прогнившей душе.

– Попался, Палач! – прошипела она, облизывая пунцовые губы тонким языком. – Не больно хитер ты оказался! Эх, как бы я тебя сейчас помучила! – шалава аж затряслась от вожделения. – Ничего, ничего! Скоро вернется Иван Гермогенович – тогда мы с тобой займемся по-настоящему!

Я мысленно усмехнулся, но о том, что колдун никогда больше не вернется, благоразумно умолчал, а заодно благословил собственную предусмотрительность, заставившую надежно спрятать трупы.

– Ты будешь умирать долго, мучительно, постепенно сходя с ума и умоляя смерть явиться как можно быстрее! – продолжала верещать Вика, в голосе которой не было уже ничего человеческого. В данный момент она более всего напоминала гиену. – Знаешь, что изобрел один из наших братьев? Мы накачаем тебя наркотиками, чтобы не подох раньше времени от болевого шока. Потом снимем кожу до плеч и завяжем узлом над головой, а тело посыплем солью!

– Дура ты! – презрительно ответил я. – Это придумал вовсе не ваш говенный брат. Так поступали душманы с нашими пленными!

Некоторое время ведьма пожирала меня ненавидящим взглядом, явно борясь с искушением приступить к пытке немедленно. Но наконец дисциплина взяла верх. Издав змеиное шипение, Вика вышла из подвала, захлопнув за собой дверь. Лязгнул засов. Установилась мертвая тишина, лишь изредка нарушаемая всхлипываниями в дальнем углу.

Теперь все стало ясно. Среди парней на пляже кто-то знал меня в лицо, о чем и сообщил Вике. По-быстрому предупредили Авдотью Петровну, которая подсунула мне отраву. Сейчас гады торжествуют и, дожидаясь прихода колдуна, старательно изобретают изощренные пытки.

«Ждите-ждите, сволочи, – с ненавистью прошептал я. – Скоро вы все с ним увидитесь!»