Подонок

Когда я звонила Мите, идея казалась хорошей. Андрей не любил говорить о сыне, несколько попыток осторожно выяснить, планирует ли он встречу, раз уж мы вернулись в Россию, ничем не увенчались. И я решила зайти с другой стороны.

А лучше бы, похоже, пошла вон.

Сейчас мне кажется, что я самая большая идиотка на свете. Год рядом с Тихомировым начисто лишит меня инстинкта самосохранения и стер границы допустимого личного. Я не знала нужды в деньгах, не решала бытовые проблемы, не думала о прошлом. Отдыхала, писала свою книгу, училась фотографии, вела инстаграм, для которого Андрей с удовольствием меня фотографировал. Отсутствие забот и полная свобода избавили от способности просчитывать последствия своих поступков.

В один момент я вообразила, что могу решать за Андрея, что для него лучше. И сейчас за это жестоко расплачусь.

– Зачем? – спрашивает он. – Зачем ты ему позвонила?

– Я подумала, что вам пора встретиться и поговорить.

– Почему ты не спросила меня?

– Думала, ты будешь против.

– Ты догадывалась, что я буду против. И, чтобы не слушать нотаций, все сделала за моей спиной. Лиана, что я тебе такого сделал? Я же тебя люблю. Я любой каприз твой готов выполнять. Тебе что, хреново со мной?

– Андрей… дело не в этом.

– А в чем?! – срывается на крик. – В чем, мать твою, дело, что ты снова взворошила этот стог?! В чем дело, почему ты не можешь просто жить дальше?!

– Потому что так дальше жить нельзя! Потому что он твой сын, он имеет право знать правду, он обязан ее знать! Ты что, хочешь, чтобы Митя жил, думая, что его отец преступник? Чтобы он так и не узнал правду?

– Да он не помнит меня!

– Помнит, – возражаю я. – И он понятия не имел, что ты вернулся, что все было ложью! Встреться с ним!

– У его матери есть право решать. Надя увезла его и не хочет, чтобы он знал об отце.

– У тебя прав не меньше.

– Лиана, – Андрей вздыхает, очень терпеливо, сдерживая эмоции, – не пойми меня неправильно. Спасибо, что ты обо мне заботишься. Однако давай впредь о таких шагах ты будешь меня предупреждать? И не улучшать мою жизнь без моего ведома. Хорошо?

Молчу. Долго молчу, пытаясь подобрать нужные слова, мне нестерпимо обидно, что Андрей просто отгородился от меня показным пониманием. Что он журит меня, как нашкодившую малолетку. Конечно, я представляла себе этот момент не так, в моих фантазиях встреча отца с сыном могла взять пару оскаров за роли первого и второго планов. Но того, что Андрей просто отмахнется от информации о сыне, я не ждала.

Поэтому я стою в гостиной, совершенно растерянная, а Андрей уходит в кабинет, снова работать. На автопилоте я иду на кухню, где режу яблоки, замешиваю тесто и ставлю шарлотку в духовку. Обычно готовка меня успокаивает, но в этот раз все те несколько часов, что я вожусь на кухне, хочется плакать. От бессилия, от осознания, что сегодня все безвозвратно изменилось.

Чтобы заглушить тоску, я включаю телевизор, но и там – отголоски прошлого. Издевательские, насмешливые.

– Сегодня Хамовнический суд Москвы вынес приговор бизнесмену Александру Сергееву. Предпринимателя признали виновным в совершении преступлений, предусмотренных статьями…

Кофеварка заглушает голос диктора, но от экрана, где демонстрируют кадры из зала суда, оторваться не могу. Отец изменился за то время, что шло следствие. Постарел. Сейчас он уже не напоминает того довольного жизнью мужчину средних лет. Забавно, стоит исчезнуть дорогим часам, костюму от кутюр и толпе охранников, как вместо внушающего трепет и ужас хозяина жизни перед нами предстает обыкновенный старик.

Жалею ли я, что слила Крестовскому всю отцовскую переписку? Порой да. Себе можно не врать, вопрос о том, правильно ли я сделала, будет еще долго мучить ночами. Иногда я ненавижу себя за предательство, а иногда благодарю всех богов за то, что от этого человека меня надежно защищает решетка, за которую его упекли.

– …Суд приговорил Александра Сергеева к шестнадцати годам лишения свободы с отбыванием в колонии строгого режима.

Я давлюсь кофе и выключаю телевизор. Не хочу знать, в чем его обвиняют, и не хочу больше слышать это имя. Почти сразу звонит телефон и, увидев номер Мити, я вздрагиваю.

– Привет, – голос будто не мой.

– Привет. Тебе мама звонила, да?

– Ага.

– Ты не обращай внимание. У нее бывает. Нервная. Я сам разберусь, ладно? Не слушай ее.

– Все нормально.

– Так мне можно зайти?

– Я… Мить… может, не сегодня?

– Ты серьезно? Ты думаешь, я буду спокойно ждать, пока вы там выберете удобный день? Что сегодня не так? В театр, что ли, идете?

– Не ерничай. Ладно, зайди.

– А ты… ему сказала?

– Сказала, – бурчу я.

– И что?

– И ничего. Пока жива, как слышишь.

– Ну ладно, не злись, я так. Тогда я к пяти зайду, да?

– Да. Зайди к пяти.

Я долго слушаю в трубке короткие гудки. Что мне теперь с ними делать? Один жаждет встречи, второй злится за саму вероятность. Бросаю взгляд на часы и понимаю, что у меня еще целых шесть часов, чтобы убедить Андрея хотя бы взглянуть на сына.