Я никогда не любила больницы. Я их боялась. До дрожи. Это, наверное, была моя фобия с детства, заложенная на генетическом уровне. Я не любила обсуждать болезни, я выходила с температурой на работу, и я не таскала Таську по врачам из-за соплей или прыщика, и именно поэтому мне постоянно говорили «да твоя Таська просто так не болеет, как моя(ой)». Таська болела, как и все дети, только я не тряслась над ее насморком, как над смертельной болячкой, и не делала культ ни из ее здоровья, ни из учебы. И сейчас меня передергивало от мысли, что придется зайти в это унылое старое здание из красного кирпича, от которого несло лекарствами и смертью. Едва я прошла через ворота ограды, я ощутила этот запах. Так воняла безысходность, и я пока что совершенно не знала, что это означает, и подсознательно боялась узнать. Лучше не думать об этом. Не думать, и оно обойдет стороной, ведь мысли материальны. Но к нам всегда приходит именно то, чего мы больше всего боимся, словно испытывая на прочность и пределы именно твоих личных возможностей.
Городские больницы – это нечто невообразимое по глобальности той нищеты и убогости, что там царят. Как будто за долгие годы именно здесь ничего не изменилось, и это касалось многих казенных учреждений, они жили по каким-то своим доисторическим законам. Наверное, именно это меня и пугало. Ленка дала мне с собой белый халат и сказала завязать на ногах полиэтиленовые пакеты или купить по дороге в аптеке бахилы. Все разговоры об этом уже страшно напрягали. Последний раз запах больницы я чувствовала в стоматологическом кабинете. Таську мы возили по частным врачам. А там все выглядело красиво и цивилизованно. Я и представления не имела, что за адское место эта больница. Ясно стало, едва вошла в приемное отделение, переполненное людьми. Кислый запах пота, сигарет, перегара и испражнений ударили в нос и заставили поморщиться от подступившей к горлу тошноты. Я прошла мимо сидящих на обветшалых сиденьях двух пожилых женщин с костылями и пьяного мужчины, от которого пахло, как от общественной туалетной времен советского союза. Протиснулась к регистратуре. Девушка за стеклом говорила по телефону и медленно помешивала ложкой в чашке чая с лимоном. Что происходит по другую сторону, ее совершенно не интересовало. Вспомнились аккуратные, красивые и чистенькие приемные отделения по телевизору и резким контрастом реальность с запахом хлорки, «гарантирующим стерильность», и заклеенным изолентой стеклом регистратуры. Впрочем, может, в столице все именно так. Но в нашем маленьком городке цивилизация являлась таковой выборочно. И если в центре были современные многоэтажные здания, офисы и торговый центр, то в периферии по-прежнему царили семидесятые.
– Девушка, мне нужно узнать насчет пациента.
Бросила на меня взгляд полный раздражения и вернулась к разговору.
– Девушка! – я постучала в стекло, – вы меня слышите?
– У меня перерыв! – рыкнула и продолжила разговаривать.
Я посмотрела на часы работы и снова назойливо постучала.
– Ваш перерыв начнется в час дня, но я могу уточнить у главврача.
Пожала плечами.
– Уточняйте – он в отпуске.
Вот дрянь. Я полезла в сумочку и достала деньги, свернула купюру пополам и просунула под стекло.
– Помогите мне, пожалуйста.
Брови девушки взлетели вверх, она тут же выключила сотовый и спрятала деньги под журнал.
– Я вас слушаю. Простите, был важный разговор. Как зовут пациента?
Черт. Я знала только имя, у меня не было даже даты его поступления в больницу и возраста.
– Вы понимаете, это… это один парень, я не знаю фамилию. Знаю только имя Вадим. Он попал в аварию. На вид года двадцать два или двадцать три.
– Ааа, я знаю, о ком вы говорите. У нас об этом случае все отделение говорит. Очень тяжелый случай, очень. Такой молоденький мальчик, и вот так. Жалко очень. А вы родственница, да?
– Нет… то есть да, очень дальняя.
Теперь меня смерили взглядом полным любопытства. Но, видимо, на этом этапе оно и испарилось.
– В травматологии он, в хирургическом отделении. На втором этаже. Двадцать шестая палата. Обход сегодня позже будет, его врач задерживается. Посещения, – она посмотрела на свой сотовый, – а посещения уже окончены. Завтра приходите.
Да сейчас – завтра. Мне Тасю сейчас нужно забрать. Еще один день я ждать не буду. Я еще ни о чем не думала. Так устроены люди, они либо фантазируют и сводят себя с ума сами, либо находятся в полной прострации, так было и со мной. Я вообще не понимала, ни что происходит, ни что я здесь делаю. Пока поднималась по ступенькам, почему-то думала о том, что точно такие же ступени были в том роддоме, где я рожала Тасю. А еще почему-то вспомнилось, как Вадим взбирался на здание словно дикая кошка. Такие долго в постели не валяются. Зарастет и пойдет дальше скакать.
Палату я нашла сразу, толкнула дверь, и тут же мне в объятия бросилась Тася. Я стиснула ее так сильно, что, кажется, заломило руки. Моя девочка… все в порядке с ней. Ничего, и правда, не случилось.
– Мамочка… мама, прости меня, пожалуйста, я такая дура, такая идиотка.