Подонок

Я по частицам собираю твой портрет
А ты рисуешь мое сердце на окне
Я подарил его, открыл тебе одной
Но почему оно пробитое стрелой?

Я по частицам собираю твой портрет

А ты рисуешь мое сердце на окне
Я подарил его, открыл тебе одной
Но почему оно пробитое стрелой?

Почему так пусто на моей душе?

И почему сегодня, будто сам не свой
Если я не твой, значит я ничей
Все, что нужно мне, это лишь быть с тобой
Я не знаю, сколько продержусь еще без тебя
Люби меня, любимая, моя
Я не знаю сам, когда снова посмотрю в твои глаза…

Я по частицам собираю твой портрет

А ты рисуешь мое сердце на окне
Я подарил его, открыл тебе одной
Но почему оно…
Наши ссоры на повторе, но ты моя слабость
Нет причин искать причину, что бы ты осталась
Они говорили, я тебе совсем не пара
Я тебе не парень, но это нас не парит
Мы погнали, дай мне руку
Улыбнись, хоть на минуту
Подойди же ближе, подойди и обниму я
Давай просто будем рядом
А больше и не надо
Я по частицам собираю твой портрет
А ты рисуешь мое сердце на окне
Я подарил его, открыл тебе одной
Но почему оно пробитое стрелой?

(с) Дабро

Ему было страшно к ней идти. Хотел, всей душой разрывался — так хотел, но боялся. Казалось, в глаза ей посмотрит и сдохнет на месте, если увидит в них ненависть. Не сдох. Вытерпел. Много всего было в ее глазах. И ненависть, и боль, и ярость. Демьяна первым впустили в палату. Пока без девочек. Предварительно врач принял его у себя. Торопливый, дерганный, нервный. Как будто на одном месте устоять не может. Странно, как этот человек операции по много часов выдерживает.

Он постоянно что-то крутил в пальцах, этот столичный светила. И когда разговаривал, в глаза смотрел изредка. Как сам с собой. Как себе все говорит. Или ему все равно, что думает оппонент. Выносит приговор так легко, так привычно с этой невыносимой долей цинизма, присущего всем врачам, привыкшим к людскому горю, к боли и к смерти.

— Возможно, заговорит, возможно, начнет двигать руками, головой. Через время сможет сесть. А возможно, так и останется лежать в постели. Препараты нужны дорогие, редкие. Список я написал и оставил у вашего лечащего врача. Если будут улучшения и прогресс, можно говорить о следующих этапах, о реабилитационных центрах. Пока что ждем.

— Я читал, что с таким повреждением позвоночника есть шанс встать на ноги. Что могло быть хуже и …

— Один на тысячи больных.

Посмотрел наконец-то в глаза. Серые, усталые. Кажется, ужасно сонные. Вот— вот закроются, и так и уснет на столе. Раздражение начало сходить на нет. Этот человек спас Михайлину, вернул ее к жизни. Только за это Демьян готов проглотить свой язык и терпеть любой цинизм и равнодушие. Терпеть что угодно ради нее. И как он раньше не понимал этого… что все из— за нее в его жизни, и что смысл она всегда имела только ради НЕЕ. На этом взращена его ненависть и боль — невозможность быть с ней.

И в голове музыка играет, и несколько строк крутятся, заплетаются, беснуются в голове…

Если я не твой, значит я ничей.
Все, что нужно мне, это лишь быть с тобой.

— Примерно такой же, как шанс, что вам на голову упадет кирпич. Но он есть. А значит, и у нее есть шанс пойти.

— Я понял. Какие мои действия сейчас?

— Сейчас уход, массажи, уколы. Максимум уделять внимание реабилитации, питанию. Витаминам и позитивному настрою. Это все. И верить…верить в чудо. Ее заставьте поверить. А это самое сложное. Не захочет встать — не встанет никогда.

— Я постараюсь.

— Постарайтесь. Осознание, что она в состоянии растения, уже к ней пришло. Мы с ней говорили. Она все слышит, понимает. Говорить трудно из— за травмы и больно. Возможно, придется учить делать это заново, помогать, как и держать ложку, расчесываться. Все самые элементарные вещи. Вы ей кто? Брат? Это круглосуточный уход. Я бы на вашем месте подумал о каком-то пансионате, где больная сможет находиться под присмотром.

— Я…ее…муж я ее. И нет. Нам не нужен пансионат. Я сам справлюсь.

Скептически вздернул бровь и что-то начеркал на маленьком листке бумаги.