Подонок. Я тебе объявляю войну! (СИ)

— Не ройся, — прошу его, опасаясь, что секретарша услышит шум.

Он оглядывается и, удивленно взметнув брови, усмехается.

— Ну ты, Гордеева, конечно, уникальный кадр! Кто бы говорил… Или только тебе можно рыться?

— Я ничего не брала и все поставила на место, как было.

— Ой, да не убудет с него от одной конфеты… от двух, — Смолин берет еще одну из коробки и тоже съедает. Потом поясняет мне: — Есть хочу. А, кстати, сама-то ты тут что выискивала?

— Ничего… просто так.

Смолин подходит ко мне и, пока я не успела встать и уйти, упирает руки в подлокотники моего стула по обе стороны от меня. Сам при этом наклоняется, практически нависает надо мной. Лицо его совсем близко. В глазах загорается охотничий азарт.

Я инстинктивно вжимаюсь в спинку, чтобы хоть как-то увеличить расстояние между нами. Лучше бы он и дальше рылся в закромах директора и поедал его конфеты.

— Просто так? — насмешливо переспрашивает он. — Ты залезла в кабинет к директору… копалась в его бумагах… И всё это просто так? Может, у тебя хобби такое?

Смотрю в его глаза, черные, блестящие, и вижу в них собственный силуэт. Мне не по себе. Сердце начинает скакать как загнанный кролик. Щеки снова неумолимо краснеют. Но вида я не подаю и с улыбкой отвечаю:

— Может, и хобби. Почему нет? У всех свои причуды. Кто-то в бумагах копается, а кто-то конвертики тайком подкидывает… с деньгами…

Пусть не думает, что я ничего не поняла. Ведь наверняка директор имел в виду именно этот конверт, когда ругал секретаршу по телефону и говорил про пропажу денег. Как он оказался у Смолина — не знаю, но судя по тому, что его наглость тут же как ветром сдуло, что-то здесь не чисто.

Смолин убирает руки и выпрямляется. Окидывает меня долгим взглядом сверху вниз и, качнув головой, едва слышно произносит:

— Чума.

— Что?

— Ничего. Из-за тебя я здесь застрял, — Смолин опять устраивается на столе.

— С чего это из-за меня? Не помню, чтобы я тебя задерживала.

— Да тебя тут вообще быть не должно.

— Как и тебя.

— Ну и наглая ты, Гордеева, — заключает он, но без всякой злости. Даже с неким подобием улыбки на губах. — Просто в конец оборзевшая.

— Ну, ты-то, конечно, скромник.

Нашу легкую перепалку прерывает звонок. Вот и последний урок закончился.

Мы оба прислушиваемся к звукам из приемной. Но проходит пять минут, десять, двадцать, тридцать, а секретарша никуда не уходит.

И тут я вспоминаю про Арсения Сергеевича. Он же меня ждет! Мы ведь договорились с ним, что я после уроков приду готовиться к олимпиаде. Вчера не смогла, поэтому обещала ему, что уж сегодня точно буду. А, выходит, опять не приду. То есть уже не пришла.

Как же неудобно, черт. Сегодня даже хуже. Вчера я хотя бы предупредила его.

— Стас, — набравшись смелости, обращаюсь к Смолину. — Пожалуйста, можно позвонить с твоего телефона? Я свой оставила в сумке, в классе… А меня ждут… ждет, то есть… Арсений Сергеевич.

Смолин молча подает мне свой айфон, разблокировав экран. Но настроение его тут же резко портится, я это чувствую. Да и вижу. Лицо его буквально на глазах мрачнеет.

— Стас, а ты случайно не знаешь его номер? Или может, он у тебя есть в контактах?

— Нахрен он мне нужен в контактах? — неожиданно грубо и зло отвечает Смолин. — И уж, конечно, Гордеева, номер его я не знаю.

Раздосадовано возвращаю Смолину его телефон, так и не позвонив. И не очень-то понимаю, с чего он вдруг так внезапно разозлился.

Устав ждать в одном положении, я подхожу к окну. И боковым зрением вижу, что Смолин следит за мной взглядом. Но когда оборачиваюсь — отводит глаза. Однако я все же успеваю на секунду поймать его взгляд. Тот, каким он смотрел на меня, пока я стояла к нему полубоком, а затем и спиной.

И от этого взгляда, пронзительного и жгучего, у меня екает внутри. И я сама в смятении сразу поворачиваюсь обратно к окну. И застываю так на долгие несколько минут, не зная, о чем говорить, как тут вообще быть.

Я ему нравлюсь. Может, «нравлюсь» — это не совсем то слово. Может, даже совсем не то. Но я не знаю, как еще это назвать. Если уж честно, мне и раньше иногда так казалось. Правда, потом думала: да нет, не может быть. Но сейчас поняла совершенно ясно. Как и то, что он никогда сознательно не примет свои чувства. Я же у него «второй сорт».

Честное слово, было проще, когда мы открыто враждовали. Тогда хотя бы все было понятно. А сейчас… сейчас я и сама не знаю, как к нему отношусь.

На улице между тем начинает смеркаться. И в кабинете тоже. А секретарша всё сидит и сидит. Иногда ходит по приемной, стуча каблуками, и снова — за стол. Господи, сколько можно работать? Уже и так поздно! Иди ты уже домой, и нам дай уйти!

Еще это звенящее молчание невыносимо.

Смолин как в рот воды набрал. Ни слова не произносит, не шевелится. Но я прекрасно чувствую его присутствие за спиной. Чувствую кожей, затылком, всеми нервными окончаниями. И чем темнее становится в кабинете, тем, мне кажется, сильнее сгущается напряжение между нами. Оно прямо как будто потрескивает электрическими разрядами в воздухе. И это при том, что мы сейчас на достаточном расстоянии друг от друга.