Подонок в моей постели

Тепло расползается выше по моей груди, и я надеюсь, что румянец не так заметен, как ощутим.

— Что я могу сказать? Я открытая книга, — это ложь, всё-таки есть сведения обо мне, которые я не могу рассказать. Подробности, которые я не хочу рассказывать ему.

Он улыбается и поворачивается посмотреть город, проплывающий за окном. Я делаю то же самое, вскользь осматривая его в слабом отражении, пока мы едем.

Несколько человек мельтешат перед входом, мы платим и идём через центральную набережную, останавливаясь взять пару содовых. Тонкая застёгнутая толстовка скрывает большую часть его татуировок, но он всё ещё получает несколько взглядов от людей. Возможно, он прячется за солнцезащитными очками, чтобы отгораживаться от людей. Я ненавижу, когда на меня пялятся так, как на него. Это из-за его татуировки? Или из-за того, что он так чертовски привлекателен?

Спонтанно я беру его руку, чувствуя немного его защиты и капельку сходства. Независимо от того, что в нём порождает взгляды, с этим осуждением он чувствует себя некомфортно. Я понимаю. Это то, что чувствую я, когда мой отец выставляет меня напоказ на своих благотворительных вечерах, будто являюсь причиной для пожертвований или поддержки.

Он смотрит вниз на наши руки — даже в очках удивление отражается в его чертах. Его губы трогает маленькая улыбка, и он слегка сжимает мою руку, посылая искры этим невинным жестом.

Дилан определённо не из моей системы, даже после потрясающей ночи, которую мы провели вместе.

— Разбираешься в архитектуре? — спрашиваю я, вспоминая комментарий в такси.

— Не совсем, хотя я действительно ценю хорошую акустику.

Чем павильон и известен, если судить по моей брошюре.

— Ты ходишь на большое количество концертов?

Он делает длинный глоток содовой.

— Да. А ты?

— Не на то количество, какое хотелось бы, — догадываюсь, что это совсем не тот тип концертов, на которые ходит Дилан.

— Может, у тебя будет больше времени теперь, когда ты уже получила степень.

— Вещи меняются, но я не могу видеть себя тонущей в свободном времени. Лишь новые обязательства в новом городе, — только на этот раз я буду знать всё меньше и меньше людей.

Дилан покачивает мою руку.

— Да, полагаю добраться до вершины — это всего лишь полдела. Поддержание этого тоже отнимает много времени.

Он взглянул на площадь, немного нахмурившись при виде появившейся толпы слоняющихся людей. Я тоже не любитель шумной толпы, поэтому не пытаюсь заманить его по направлению к Облачным Вратам (прим.: Cloud Gate — общественная скульптура, расположенная на площади AT&T Плаза в Миллениум-парке в деловом квартале Чикаго Луп. Считается, что образ скульптуры был навеян видом капли ртути, жители Чикаго переименовали её, для точности, в «Бин» или гигантскую «фасольку»).

Я забираю руку обратно, притворившись, что занята своей соломинкой, но главным образом потому, что мне нужно самообладание для следующего признания.

— Иногда мне интересно, стоит ли оно того.

— Время?

Я устремляю свой взгляд на землю перед собой.

— Да. Я получаю то, что всегда хотела, но это своего рода чувства, будто я, возможно, отказалась от большей части себя, чтобы это получить.

— Компромисс, — он произнёс это таким образом, будто понимает. Интересно, есть ли у него нечто подобное, с чем он может быть связан, или же Дилан просто слишком хорош в том, чтобы человек мог почувствовать себя понятым.

Я недостаточно храбрая, чтобы спросить.

— Ага. Компромисс. Я знаю, что трава всегда зеленее на другой стороне, но иногда представляю, кем бы была, если бы не хотела этого так сильно. Не отдавала бы так много часов моей жизни для самоотверженности.

Мы проходим несколько шагов, прежде чем он ударяется своим плечом о моё.

— Давай сыграем в притворство. Допустим, ты никогда не хотела быть музыкантом. Что бы ты делала?

— Я даже не знаю.

— Ты отстойная в этой игре.

Я фыркнула:

— Хорошо. Мне нравится думать, что я всё ещё буду заниматься чем-то в искусстве, но, думаю, точно такая же ситуация произошла бы, если бы я выбрала любую другую карьеру в искусстве. Поэтому, полагаю, в том же духе я буду флористом и буду иметь собственный магазин.

— Это метафора? Останавливаешься, чтобы понюхать розу? — он изучает меня. — Я смог бы видеть тебя в окружении роз, когда ты делаешь букеты.

— Смог бы? — я люблю, как он смотрит на меня, как воспринимает всё за своими очками. Я чувствую это, даже если не могу видеть. — Это могло бы быть настолько расслабляюще. Как ты вообще можешь устать в окружении цветов на протяжении дня? И они делают людей счастливыми.

— Не хотела бы стать кем-то известным или врачом?

— Нет. Я забочусь о музыке, а не о славе. Что касается медицинской профессии, я терпеть не могу иголки. Видишь это? — я наклоняю голову, чтобы он мог лицезреть крошечный шрам на мочке уха. — Седьмой класс. День рождения с ночёвкой у Брук Каннингем. Другие девочки подумали, что будет здорово, если они проколют свои уши, и я согласилась с ними. Давление со стороны сверстников. Я упала в обморок после того, как они прокололи одно ухо, и в конечном итоге получила инфекцию.

Он рассмеялся.