Подопечный

— В летчики тож не годиться. Он же весь протирочный спирт продышит. Ну его на хрен.

В пехоту то ж не подошел.

Мужик с тремя звездами, зеленый весь, как елка, четко заявил, что на таких амбалах армия запросто вылетит в трубу. Не накормишь и не обуешь.

Но убедительнее всех сказал молодой лейтенантик.

— Данный индивидуум, — а сам весь разволновался, раскраснелся, — Внесет в Вооруженные Силы беспорядок и сумятицу. Дедовщина с его комплекцией ему не страшна, а то глядишь наоборот, дембелей вообще не останется. Не нужон он нам. Вооруженные наши доблестные Силы обойдутся без него.

Я уж разобидеться хотел, да председатель вовремя меня под руки выволок на улицу. Обратно на телегу и прямиком в деревню.

Так я в армию и не попал. Да и куда мне. Всего то шесть классов. Из седьмого выперли. Директор школы застукал меня на сеновале со своей дочкой в непотребном виде. Что там было…!

У нас же не как в американской рекламе. Да знаете вы! Эт когда парень покупает в аптеке изделие номер два по нашему, а аптекарь желает ему приятно провести время. А потом парнишка с кралей своей появляется у нее дома, и она папаше-аптекарю представляет ухажера своего. А аптекарь с газетой. Чуть с кресла не взбрыкнулся.

Дурная реклама. Но со смыслом. Прежде чем по девкам шляться да в гости переться, узнай наперво, кто папаша.

Так о чем это я? Да! Из школы вылетел, плюнул и пошел работать. Зато профессия у меня действительно знатная. Эт да! Во всем районе я один такой и есть. Незаменимый и единственный. Что за работа? А я не говорил еще?

Во блин, с Клавкой и не про такое забыть можно. По научному назвать, аль как? Ага. Ну тогда я… этот… как его — скрещиватель крупного рогатого скота. Так сам председатель говаривал. А я ему верю. Председатель дурного не скажет. Жаль конечно, что пока он там в больнице валяется, колхоз расформировали. Но на мне это не отразилось. Быки и коровы, они как хотели, так, стало быть, без существенных изменений.

— Вась! — Клавка снова выкобениваеться. Думу думать не дает, — А свадьба когда?

Я сделал вид, что споткнулся на кочке. Вот разобрало. Они ж бабы от чего сейчас дурные? Насмотрятся сериалов и хотят как там. Красиво и с чувством.

— Вася!

— Покумекать надо.

А что кумекать? Надо спасаться, а то затянет.

— Вот и хорошо, — Клавка моментально успокоилась и уже до самого клуба шла молча. За что мне и нравятся дурные девки.

Я не то чтоб баб не люблю. Я ж все таки мужик. Да и работа настраивает. Но… По секрету великому…

Есть у нас в деревне одна дивчина. Любавой зовут. Вот уж по ком тоскую. Как увижу — сердце щемит.

Волосы — во! Глаза — вот такие! Ресницы — как… душа замирает. Да и все остальное на месте. Ну понятно, да?

Но не с моим образованием в калачный ряд лезть. К Любаве и не такие мужики заворот делали. Но никого не подпускает. Хоть тресни. У нее, в отличии от Клавки, другой свих. Какая-то она сама в себе. Задумчивая. Странная. Все на звезды смотрит, да книжки умные почитывает. Я к ней, правда и не подходил. Чё зря стараться. А уж после сегодняшнего совсем в глаза не взглянуть. И как жить то? Убью я Клавку…

В клуб мы ввалились под гробовую тишину и обширную, во все зубы, Клавкину улыбку.

— Ну чё уставились, козлы? Влюбленных не видели?

При этих словах я сделал вид, что запнулся о табуретку.

— Стоять!— Клавка подтянула меня к себе и сквозь зубы бросила остальным, — А ежели кто улыбнется, враз изувечу.

Желающих возмутиться не нашлось. Все сразу как то засуетились, замельтешили. Кто в сортир надумал, кто на улицу папироску подымить. А кто в пол уткнулся. Половицы полусгнившие разглядывать.

Клавка широким шелбаном согнала с лучших мест малолеток и усадила меня рядом.

— И что б не дергался.

Тут не выдержал мой лучший корешок Ванюха.

— Да ты че, Васек? Сдурел что ли? На какой хрен она тебе нужна? Грымза озабоченная…

Ох, лучше б ты помолчал, милый мой дружок Ванюха.

Лицо Клавки побелело. Глаза ее уставились в одну точку, стали ледяными и безжалостными.

В гробовой тишине она медленно поднялась с места, насупила брови, подтянула к заплывшей талии руки и… , словно танк, ничего не видя и не разбирая, ломанулась в Ваньке.

Полетели в сторону опрокинутые стулья и табуретки и все те, кто на них находился. Заскрипели старые половицы, чувствуя беду неминучую.

А Ванька, корешок мой, как столб. Ему б деру дать, через окошко, а он, глаза выкатил, рот нараспашку. И сказать что-то хочет, да не может. Какой тут разговор, когда на тебя такая громина прет.

Тут Клавка его и достала.

Не мог я смотреть, что с дружком делают, отвернулся. Смалодушничал.

Но грохот слышал. И крики Клавкины нецензурные. Мужики пробовали заступиться, да куда там. Вместе с Ваньком Клавка их и сделала. Вместе их и утащили.

Долго я еще не смогу с корешком в баньке париться.

Клавка вернулась на место, и я почувствовал, как изменилась она. Из простой кошки превратилась в тигрицу, которая держит беспомощную жертву в когтистых лапах.

— Никто и ничто нас не разлучит, кровинушка моя, — ласково проворковала Клавка и взъерошила мне волосы толстыми пальцами.