Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

Сталкиваясь с подобными случаями, присяжные обычно выказывали снисхождение к преступницам, усматривая в их поведении признаки не растленности, но расстройства психики. В этом смысле они, помимо всего прочего, опирались на новые законы и медицинские веяния. В частности, начиная с 1843 года суды получили возможность использовать в качестве оправдательного аргумента так называемое «правило Макнагтена», или «временное умопомрачение» (в январе того года некто Дэниел Макнагтен, токарь по дереву, смертельно ранил секретаря Роберта Пила, перепутав его с самим премьер-министром). Психиатры в подробностях описали проявления безумия, в которое могут впадать на вид психически вполне здоровые и в обычных обстоятельствах одинаково ведущие себя люди. Так, женщины могут страдать от предродовой или послеродовой горячки или впадать в истерику; любая рискует стать жертвой мономании, то есть той формы безумия, при которой не утрачивается ясное осознание происходящего: человек впадает в экстатическое состояние, сохраняя при этом спокойный и сосредоточенный вид. В одном из своих номеров за 1853 год «Таймс» довольно четко сформулировала существующую дилемму:

Ничто так не ускользает от определения, как граница между здравомыслием и безумием… Предложите слишком узкое определение, и оно окажется бессмысленным; слишком широкое — и в его сетях запутается все человечество. Строго говоря, все мы безумны, ибо всем свойственно уступать страстям, предрассудкам, пороку, тщеславию. Но если помещать все жертвы страстей, предрассудков и тщеславия в психушку, то кому доверить ключи от нее?

Предположение, будто Констанс Кент или Элизабет Гаф действовали в состоянии умопомрачения, не раз высказывалось в прессе. Возникла даже версия, что в припадке послеродовой горячки ребенка убила миссис Кент.[70] Пока Констанс находилась в тюрьме, некто мистер Дж. — Дж. Бирд опубликовал в «Морнинг стар» статью, в которой развивал мысль о том, что Сэвила убил некто пребывавший в сомнамбулическом состоянии. «Большинство из нас знают, с какой четкостью и аккуратностью действуют лунатики, — писал он. — На какое-то время следует установить ночное наблюдение за подозреваемыми». В качестве примера автор приводит случай, когда какой-то лунатик, с открытыми глазами и остановившимся взглядом, трижды нанес удар ножом по пустой кровати. Если лунатики, развивает он свою мысль, способны на неосознанную жестокость, то нельзя исключить, что убийца Сэвила просто не отдавал себе отчета в том, что совершает преступление. Может, у него было раздвоенное сознание. Мысль, будто безумие может проявляться и в такой форме, а в одном теле помещаться несколько душ, весьма занимала и психиатров, и просто читателей газет того времени. Статью Бирда, опубликованную в виде письма в редакцию, сразу же перепечатали несколько провинциальных изданий.

В воскресном выпуске «Женщины в белом» — тридцать четвертом по счету — герой раскрывает тайну, которую так упорно пытался скрыть сэр Персиваль Глайд; нечто такое, что бросает тень на прошлое всей семьи. Но этого оказывается мало для поимки виновного, надо еще найти доказательства вины. Уичер оказался в сходном положении. От Сары Дрейк он добился признания, предъявив ей передник. Отыщи он ночную сорочку Констанс, и проблема решилась бы таким же образом — он получил бы и вещественное доказательство, и признание.

Уичер искал необходимые доказательства в деталях. «Опыт, — замечает Эдгар По устами своего Огюста Дюпена, — убеждает, а грамотная теория подтверждает, что нечто действительно достоверное рождается преимущественно в недрах чего-то, казалось бы, не имеющего никакого отношения к делу». Какая-нибудь явно банальная деталь вроде случайного жеста может стать ключом к раскрытию тайны; ничем не примечательные события таят в себе весьма примечательные истории, надо только уметь правильно их читать. «На прошлой неделе я провел одно частное расследование, — рассказывает сержант Кафф в „Лунном камне“. — С одной стороны — убийство, с другой — чернильное пятно на скатерти, появление которого никто не может объяснить. Весь мой опыт соприкосновения с самыми грязными вещами в этом маленьком грязном мире убеждает, что такого понятия, как „пустяк“, просто не существует».[71]