Подозрения мистера Уичера, или Убийство на Роуд-Хилл

В нервическом характере Роберта Одли, вынужденного заниматься поисками того, чего он так страшится, «ощущения» и «детективизм» слились воедино. Самого детектива стало модно воспринимать как своего рода наркомана, дрожащего от возбуждения при соприкосновении с преступлением как таковым. Эдинбургский детектив Джеймс Макливи, двухтомник мемуаров которого стал в 1861 году бестселлером, признается, что работа заводит его так, что он не может успокоиться. Он описывает свое стремление вернуть владельцу похищенное как проявление животного инстинкта или, во всяком случае, как чего-то сходного со стремлением вора украсть: «Вряд ли возможно передать словами чувство, охватывающее детектива, когда он извлекает на свет именно то, что ему нужно. Даже грабитель, когда его пальцы, стискивающие бриллиантовое ожерелье, дрожат от возбуждения, не испытывает такого восторга, как мы, выдергивая его из этих же самых пальцев». Макливи говорит, что его тянет к опасности, к загадке, «к месту, где свершилось нечто таинственное». Он испытывает почти физическое томление по «разыскиваемому»: «от любого его взгляда… мышцы на руках, казалось, напрягаются, а в пальцах, стискивающих запястье, возникает нечто подобное пароксизму желания». При этом, уподобляя поимку преступника любовному объятию, Макливи делает весьма характерную оговорку: «О, что за чудесное ощущение я испытал, схватив его за руку… Никогда бы я не променял это на прикосновение к женской ладони, не сравнил бы и с тем, что чувствуешь, надевая на палец невесты обручальное кольцо… Увидев, как Томпсон — тот самый человек, по которому я столь часто тайком вздыхал, — пытается вырваться из рук полицейского… я почувствовал, что с трудом справляюсь с желанием обнять бесстрашного вожака банды». Макливи изображает самого себя одиноким героем, чья жизненная энергия и чувства целиком подчинены расследуемым делам и поиску преступников. Подобно Джеку Уичеру, как и большинству детективов — персонажей романов, Макливи — холостяк. Одиночество — плата за мастерство.

Пресса продолжала нападать на Уичера и его коллег. «Детектив в наши дни чаще всего неудачник», — писала газета «Дублин ревью». Случай в доме на Роуд-Хилл «закономерно подорвал» общественное доверие к его «проницательности и уму… Служба детективов в нашей стране поставлена на редкость бездарно». В 1862 году было впервые употреблено словечко «бесследно» (в смысле отсутствия ключа к загадке). Журнал «Рейнолдс» уподобил лондонскую полицию «трусливому и неуклюжему гиганту, направляющему всю низость и зло своей натуры на борьбу со слабыми и беззащитными существами, попадающимися на его пути». В этих словах эхом отдается «низость», проявленная Уичером при аресте беззащитной Констанс Кент. В пародии, опубликованной в одном из номеров «Панч» за 1863 год, фигурируют «инспектор Уотчер» и «дефективная полиция». Выступая на страницах «Сатердей ревью», Джеймс Фитцджеймс Стивен обрушился на романтический образ полицейского в современной прозе («преклонение перед детективами»), утверждая, что на самом деле от них нет никакого толку при раскрытии преступлений, совершаемых в мелкобуржуазной среде.

Летом 1863 года Сэмюел и Уильям Кенты навестили Констанс в Динане, а 10 августа она вернулась в Англию, поступив в платный пансион Святой Марии в Брайтоне. Это учреждение, основанное в 1855 году преподобным Артуром Дугласом Вагнером, было самым близким подобием женского монастыря, которое могла предложить своим прихожанам англиканская церковь. Группа новообращенных во главе со старшей послушницей и при содействии примерно тридцати кающихся грешниц работала в родильном доме для незамужних матерей. Вагнер был учеником Эдмунда Пьюзи, лидера возникшего в XIX веке Трактарианского, или Оксфордского, движения, выступавшего за возвращение англиканской церкви к ризам, кадилу, свечам и таинству исповеди. Вступая в сообщество, основанное Вагнером, Констанс тем самым вступала в новую, религиозную семью, освобождая себя от уз кровного родства. Приняв французское написание своего второго имени, она стала теперь Эмили (с ударением на последнем слоге) Кент.

Ну а лондонская жизнь Джека Уичера утратила всякое содержание. В газетах о бывшем «короле детективов» почти не упоминали. Его друг, детектив-инспектор Стивен Торнтон, умер в пятидесятивосьмилетнем возрасте от апоплексического удара в сентябре 1861 года у себя дома в Ламбете, освободив тем самым вакансию для Долли-Фредерика Уильямсона, получившего в октябре и новую должность, и новое звание. Теперь инспектор Уильямсон возглавлял отдел.[81]