Подозреваемые

Детективы прибыли на место первыми. Они быстро выскочили из машины, не закрывая дверцы и не выключая сирену. Они с трудом пробились сквозь сугробы. Снег скрипел под ногами. Скэнлон и Капуччи первыми подбежали к гостинице. В тот же миг они увидели двух мужчин в синих куртках и масках, выбегавших из роскошного отеля. Один из преступников держал в руке черный чемодан. Капуччи закричал:

— Стой! Полиция.

Люди в масках резко остановились и повернулись к полицейским. Скэнлон увидел, что в руках у них были «вальтеры МПК», маленькие тридцатидвухзарядные автоматы. Увидев оружие, Скэнлон сначала подумал было, что это игрушки. Не спуская глаз с автоматов, он выхватил свой револьвер и открыл стрельбу. Вокруг него уже ложились пули. У Скэнлона вдруг заложило уши. Он был без очков и наушников. Перестрелка продолжалась. Не учебная стрельба в тире, а настоящий уличный бой. Снежинки липли к носу, забивали глаза. Вдруг у него кончились патроны. Пригнувшись, он начал перезаряжать револьвер. Едва закрыв барабан, почувствовал острую боль в левой ноге. Он упал, и дома вдруг завертелись колесом вокруг него. Скэнлон попытался подняться с земли, подтянулся, оперся на локоть и открыл огонь. Кругом трещали выстрелы, Скэнлон слышал крики и думал, что, наверное, это кричит он сам. Щеки его горели, теплая липкая жидкость потекла по ногам. Потом потемнело в глазах. Он успел выпустить четыре пули, прежде чем потерял сознание.

Скэнлон очнулся в страхе. Он не понимал, где находится. На кровати были зеленые простыни, с потолка свисала серая штора. До него доносились странные звонки и женский голос из громкоговорителя. Какие-то трубки и провода тянулись от его тела к прибору, по экрану пробегали ломаные линии. Его язык приклеился к нёбу, во рту чувствовался горький вкус лекарства. Едва различимая фигура в белой шапочке склонилась над ним, бормоча что-то непонятное. Мужчины в зеленых халатах суетились вокруг. У одного были глаза навыкате и стетоскоп.

Левая нога онемела и казалась налитой свинцом. Скэнлон попытался пошевелить ею, но не смог. Вдруг он похолодел от страха. Скэнлон запустил руку под простыню и наткнулся на комок марли. Лихорадочно пытаясь разобраться, что не так, Скэнлон опустил руку еще ниже. Там ничего не было! Нога исчезла. Он вскрикнул и резко сел в постели, сбросив одеяло. Ему необходимо было увидеть, убедиться, что это всего лишь яркий кошмарный сон.

Врачи мягко уложили его, попытались успокоить. Один из них сказал, что Скэнлону еще повезло, он жив. Случай оказался очень тяжелым, и у хирургов не было другого выбора. Они были вынуждены ампутировать. «Но мы вас залатаем», — пообещал пучеглазый со стетоскопом, почему-то смущенно улыбаясь. Оказывается, со Скэнлона уже сняли мерку для протеза, прямо на операционном столе. «Новые искусственные протезы — это чудо технологии, — сказали ему. — Вы даже сможете танцевать диско».

— Но я же чувствую свою ногу, — упрямо твердил он. — Она все еще тут. Смотрите, я шевелю пальцами!

Отчаяние в голосе. Надежда меркнет. Врач стал объяснять ему, что все его ощущения идут из мозга. Но его мозг не знает, что ноги больше нет. Мозг все еще посылает нервные импульсы отсутствующей ноге, и это будет продолжаться до конца жизни.

— Ваша потерянная нога всегда будет с вами как призрак. Она будет неметь, чесаться. Иногда вы будете забывать, что ее нет, и пытаться опереться на нее.

Скэнлон отвернулся. Он не хотел, чтобы они видели его слезы. Сержанту полиции не пристало плакать.

Посетителям разрешили прийти только на другой день.

Уже наступил вечер, когда инспектор Альберт Букхольц стремительно влетел в больничную палату, источая наигранное веселье. Это был громадный толстый человек с несоразмерно маленькой головой и тоненькими запястьями. На службе его знали как Толстяка Альберта.

Букхольц попытался убедить его, что все будет в порядке. Полицейское управление хотело, чтобы Скэнлон знал: Служба поддержит его на сто десять процентов! А если он захочет, то сможет остаться в полиции. Пусть знает, что чин лейтенанта ему уже обеспечен. Он — не единственный инвалид на Службе, стало быть, не надо унывать. Букхольц подошел поближе, чтобы его слова звучали доходчивее.

— Служба не забывает своих, Тони. Мы заботимся о них.

Эдит Пиаф умолкла. Скэнлон очнулся от надоевших воспоминаний и, встав с кровати, допрыгал на одной ноге до проигрывателя и перевернул пластинку.

Пиаф возвратилась. «C'est à Hambourg»[1].

Скэнлон снова лег, поставил стакан на живот, запрокинул голову и вновь погрузился в прошлое.

— Скажи, чем все закончилось, — попросил Скэнлон Толстяка Альберта.

Правая щека Альберта дернулась.

— Капуччи убили, — выдавил он после долгого молчания.

Скэнлон отвел глаза и посмотрел на желтый экран, по которому медленно ползла изломанная линия.

— Этих гадов прикончили! — с мрачным торжеством воскликнул Толстяк Альберт, будто их смерть могла восполнить гибель Капуччи и потерю ноги.

А потом Толстяк Альберт ни с того ни с сего развеселился и сообщил, что в коридоре ждет встревоженная дама, которая хочет видеть Скэнлона.