Подозреваемый

– Вы не играли с моим соперником.

Я усаживаюсь рядом с ним. В машине пахнет старым табачным дымом и яблочным освежителем воздуха. Руиз поворачивает и едет на запад.

– Куда мы направляемся?

– К месту преступления.

Я не спрашиваю зачем. Все его поведение говорит о том, что у меня нет выбора. Температура упала ниже нуля, и туман застилает фонари. В окнах мигают цветные огоньки, входные двери украшены искусственными венками из остролиста.

Мы едем по Харроу-роуд и поворачиваем на Скрабз-лейн. Менее чем через полмили улица поднимается, а затем уходит вниз перед Митр-бридж, пересекая Гранд-Юнион-канал и железнодорожные пути Паддингтона. Руиз подъезжает к тротуару и заглушает мотор. Он выходит из машины и ждет, пока я сделаю то же самое. Дверь закрывается автоматически, а он удаляется, предполагая, что я последую за ним. Я все еще не чувствую ноги после меткого удара Джока. Осторожно потирая бедро, я хромаю по дороге к мосту.

Руиз останавливается возле решетки. Ухватившись за металлический столб, он переваливается через ограду. Поворачивается и ждет меня.

Набережная безлюдна, в ближайших домах пусто и темно. Кажется, что сейчас гораздо позднее, чем есть на самом деле: словно в предутренние часы, когда мир видится более враждебным, а постель – теплой.

Руиз идет впереди, засунув руки в карманы и опустив голову. Похоже, он кипит от скрытой ярости. Примерно через пятьсот ярдов справа возникает железнодорожное полотно. Служебные постройки едва вырисовываются в отдаленном тусклом свете. Железнодорожный состав без дела стоит в товарном депо.

Неожиданно мимо проносится поезд. Звук отражается от строений и камней набережной, и кажется, что мы стоим в туннеле.

Руиз внезапно останавливается. Я едва не налетаю на него.

– Узнаете что-нибудь?

Я точно знаю, где мы находимся. Но чувствую не грусть и не ужас, а только злость. Уже поздно, я замерз, и особенно надоели мне ехидные взгляды Руиза и его поднятые брови. Если он хочет мне что-то сказать, так пусть скажет и отпустит меня домой.

– Вы видели фотографии.

– Да.

Руиз поднимает руку, и на мгновение мне кажется, что он хочет ударить меня.

– Посмотрите туда. На край здания и вниз.

Я смотрю в указанном направлении и вижу стену. Темная полоска земли впереди, видимо, и есть то место, где они обнаружили тело. Я замечаю очертания деревьев и надгробий кладбища Кенсал-грин. Я помню, как стоял на берегу и наблюдал за полицейскими, откапывавшими Кэтрин.

– Зачем я здесь? – спрашиваю я, ощущая пустоту внутри.

– Подключите свое воображение, у вас это хорошо получается.

Он зол, и по неведомой мне причине в этом виноват я. Я не часто встречаю людей с подобным темпераментом – если не считать одержимых. В школе я знавал таких парней, яростно желавших доказать свою крутизну. Им надо было доказать слишком многое, и на все не хватало времени.

– Почему я здесь?

– Потому что я должен вас кое о чем спросить. – Он не смотрит на меня. – И хочу рассказать вам о Бобби Моране.

– Я не могу говорить о своих пациентах.

– Вам просто придется послушать. – Он переминается с ноги на ногу. – Поверьте мне на слово, вас это увлечет. – Он делает два шага к каналу и плюет в воду. – У Бобби Морана нет ни девушки, ни невесты по имени Арки. В ожидании государственного жилья он живет в пансионате на севере Лондона вместе с теми, по кому плачет дурдом. Он безработный, уже два года. Такой компании, как «Неваспринг», не существует – по крайней мере она не зарегистрирована. Его отец никогда не служил в авиации: ни механиком, ни пилотом, ни кем-то другим. Бобби вырос в Ливерпуле, а не в Лондоне. Он посещал вечернюю школу и некоторое время работал добровольцем в мастерской в Ланкашире. Мы не обнаружили сведений о психических заболеваниях и госпитализации.

Говоря, Руиз расхаживает туда-сюда. Пар от его дыхания остается висеть в воздухе, словно дым паровоза.

– Множеству людей есть что порассказать о Бобби. По словам хозяйки, он очень чистоплотен и аккуратен. Она стирает его одежду и не помнит, чтобы от нее когда-либо пахло хлороформом. Его прежние начальники в мастерской отзываются о нем как о «большом и добром». Вот что мне кажется странным, профессор. Ничто из того, что вы сказали о нем, не подтвердилось. Я понимаю, что вы могли перепутать пару деталей. Мы все делаем ошибки. Но в данном случае создается впечатление, что вы говорили о совершенно другом человеке.

Я отвечаю хриплым голосом:

– Не может быть, чтобы это был он.

– Именно так я и подумал. Поэтому навел справки. Здоровяк, шесть футов два дюйма, толстый, очки в стиле Джона Леннона, – это наш парень. Потом я задумался, а зачем ему так врать человеку, который пытался ему помочь. Непонятно, правда?

– Он что-то скрывает.

– Возможно. Но он не убивал Кэтрин Макбрайд.

– Почему вы так уверены в этом?

– Человек десять с вечерних курсов может подтвердить, где он находился в ночь ее исчезновения.

Мои ноги становятся ватными от слабости.