Подозреваются все. Что сказал покойник

До этой встречи мы оба были полны решимости как можно дольше ломать комедию друг перед другом. Он собирался играть роль представителя Интерпола, а я — делать вид, что верю ему. Но как только мы увидели друг друга, сразу поняли, что не сможем притворяться, слишком сильна была в нас ненависть.

— Вон! — бросил он моим сопровождающим, и тех как ветром вымело из кабинета.

С минуту мы молча рассматривали друг друга.

Я первая нарушила молчание.

— Надеюсь, я могу сесть, — ядовито сказала я. — И надеюсь, меня наконец накормят. Или, может быть, вы и дальше намерены морить меня голодом?

— Стоило бы, — не менее ядовито ответил он. — Ведь мягкого обращения ты не ценишь.

Усевшись в удобном кресле, я налила себе содовой воды из стоявшего на столе сифона и подняла стакан.

— За твоё здоровье! Люблю разговор начистоту. И могу тебя заверить, что жестокое обращение приведёт к ещё худшему результату.

Не знаю, почему мы сразу перешли на ты, это такая редкость во французском языке. Может, нас сблизило единство взглядов на создавшуюся ситуацию, а может, мы инстинктивно избрали такую форму разговора в предвидении неизбежной ссоры, при которой трудно будет соблюдать вежливость. Очень удобно произнести «ты, свинья!» во втором лице единственного числа, и очень трудно сказать это же в любом другом лице другого числа.

Он очень неприятно рассмеялся, подошёл к столику, налил себе виски и сел напротив меня.

— Так, может быть, мы остановимся на чем-нибудь промежуточном? — предложил он. — Каждый из нас располагает тем, в чем заинтересован другой. Ты держишь в руках мои деньги, я — твою жизнь. Ведь так?

Я кивнула:

— И что самое смешное, мы оба ничего не выигрываем. Убив меня, ты потеряешь деньги. Я же, сидя на твоих деньгах, потеряю жизнь. Ты видишь какой-нибудь выход? Я лично нет.

— А я вижу несколько. Сначала я хотел принять тебя в долю, но раздумал. Не то у тебя окружение, да и тебе доверять нельзя. Потом я собирался тебя обмануть, но не вышло. Когда ты поняла правду?

— Ещё когда мы ехали, но надеялась, что ошибаюсь. Во дворе замка убедилась окончательно.

Он поморщился, в его глазах отражалось растущее отвращение.

— Так я и думал, что ты морочишь нас с этим немецким. Какие все-таки идиоты мои подчинённые! А так, говоря по-честному, какого языка ты и вправду не знаешь?

— Датского, — с искренним удовлетворением сообщила я. — И уверена, что никогда в жизни мне его не выучить. А теперь, мой дорогой, если ты немедленно не дашь мне есть, я отказываюсь продолжать разговор. И плевать мне на тебя, да и на себя тоже. Ничего ты из меня не выжмешь, потому что жизнью я не дорожу. Можешь убить меня хоть сию минуту, и не морочь мне больше голову.

Моё лицо, как видно, явственно отражало бушевавшие во мне злость и упрямство, потому что, взглянув на меня внимательно, он удовлетворённо улыбнулся и нажал на какую-то кнопку. Раздался негромкий звонок.

— Обед для дамы, — произнёс он куда-то в пространство, и через минуту из стены выехал накрытый стол.

Голодная и злая, смотрела я на расставленные яства, а он с иронией наблюдал за мной. В тот момент, когда я потянулась к тарелке, он отодвинул от меня стол.

Застыв, я вопросительно взглянула на него.

— О, пардон, — произнёс он с издёвкой.

Я успокоилась, взяла в руку вилку, и в этот момент стол опять отъехал.

Отнимать кость у голодной собаки — что может быть отвратительнее? Я перестала владеть собой. Хладнокровно, сознательно я дала выход слепой ярости.

Ему удалось уклониться от моей вилки, но больше он ничего не успел предпринять. К сожалению, он сидел слишком далеко от меня, поэтому я не могла разбить все блюда непосредственно об его голову, но все их содержимое полетело прямо в него. Без единого звука крушила я все, что было в пределах досягаемости, стараясь по возможности как можно больше предметов бросить в противника. Он и не пытался остановить меня, видимо понимая, что с таким же успехом можно останавливать разогнавшийся паровоз. Он даже не встал с кресла и лишь пытался защитить себя подносом, как щитом. В заключение я налила себе в стакан воды из сифона, а сифон изо всех сил грохнула о мраморный горшок с кактусом. Этот заключительный аккорд вполне удовлетворил меня, я отпила немного воды, а остальную выплеснула в него, повторив «за твоё здоровье».

Всю эту бурю он выдержал как-то удивительно хладнокровно, спокойно вытащил из кармана платок, вытер лицо, стряхнул с костюма остатки пищи и опять нажал на кнопку.

— Второй обед для дамы, — произнёс он в пространство. — И пусть здесь уберут.

Потом обратился ко мне:

— Что-то в этом роде я как раз и ожидал от тебя. Очень мило с твоей стороны, что ты не обманула моих надежд.

— Взаимно, — холодно ответствовала я.

Затем мы минут десять сидели, молча наблюдая за тем, как в комнате наводили порядок. Стол с обедом был подан второй раз, и я принялась за еду, полная решимости убить его, если он опять начнёт выкидывать фокусы.

Он продолжал молчать, глядя мне в рот, что меня очень раздражало. Когда я уже кончала есть, он сказал: