Подозреваются все. Что сказал покойник

— А подвеска? — поинтересовалась я неожиданно для самой себя.

— От «фольксвагена».

— И держится?

— Вроде держится. Приварили на совесть…

— Послушайте, давайте кончим с технической частью, — перебил полковник. — Что будете пить — чай, кофе?

— Я напьюсь воды прямо из-под крана. Ну что, теперь убедились? Я была права, когда не хотела выходить на дому. И меня не так-то легко переубедить. Но вернёмся к присутствующим. Так кто же этот человек, по-вашему?

— По-моему, это наш сотрудник. Сколько лет вы у нас работаете, майор?

— Четырнадцать, — улыбнулся майор, и тут я вспомнила, откуда его знаю. Мы с ним вместе были на одной из городских конференций. Он тогда ещё рассказал мне много интересного о деятельности контрабандистов.

— Ох, извините, — я испытала нечто вроде укоров совести и решилась наконец сесть. — Ну, хорошо, так и быть, дайте мне немного холодной воды и горячего кофе. Но чтоб все пили то же самое!

— Разрешите нам хоть воду не пить, — попросил полковник, и я вдруг почувствовала, как атмосфера разрядилась. Мир вроде бы приходил в норму, но пока в это трудно было поверить.

С гневом и возмущением рассказала я о событиях последних трех дней, хотя это и нелегко мне далось — столь сильно укоренилось недоверие ко всем на свете. Рассказала я и о роли Дьявола.

Присутствующим я лишь изложила факты и воздержалась от комментариев. Полковник слушал внимательно, весёлый блеск в его глазах погас. Потом он взглянул на поручика.

— «Фольксваген» въехал во двор в шестнадцать ноль восемь, — доложил тот. — В машине два человека. До отъезда гражданки находились во дворе.

Полковник повёл подбородком, и поручика как ветром сдуло.

Не знаю, откуда взялась секретарша в столь позднее время, но она принесла кофе для всех и воду для меня. Воду я выпила, а свою чашку кофе демонстративно заменила на чашку майора, дождавшись, когда он положил себе сахар и размешал его. Можно сказать, не успел человек и рта раскрыть… Глубокие корни пустила во мне подозрительность.

Под рукой у полковника звякнул звонок. Он нажал кнопку.

— Приехали, — приглушённым голосом информировал стол.

— Пусть войдут, — распорядился полковник и обратился ко мне: — Прибыли представители Интерпола. Я лично ручаюсь за них. В состоянии вы с ними говорить или опять станете обижать их?

— Не знаю, — мрачно ответила я. — Посмотрю.

В комнату вошли два человека. Я знала обоих. Первым был весь отливающий розовым лысый боров, вторым — мужчина, который на пальмирском шоссе налил бензин в мою машину.

Я проявила потрясающую выдержку. Никаких резких жестов, никаких обидных слов. Просто я медленно поднялась и отошла к креслу, стоящему в углу у стены. Обеспечив безопасность тыла, я присела на подлокотник кресла. В правой руке я держала колотушку, в левой, лязгнув, открылся пружинный нож.

— Несколькими фразами я с ними обменяюсь, — холодно заявила я полковнику, — но отсюда я выйду лишь под эскортом вооружённых милиционеров. Этот лысый у меня уже в печёнках сидит, а второй подвернулся мне под Пальмирами, там, где меня собирались пристукнуть. Бензинчик мне напивал! И вы хотите, чтобы я их приняла за сотрудников Интерпола и все им рассказала? Да я лишь потому-то и жива до сих пор, что не болтала! Пожалуй, и дальше помолчу.

— Да что же это такое! — в отчаянии воскликнул полковник и отёр пот со лба. — Господа, я бессилен что-либо сделать, — обратился он по-французски к вошедшим. — Мадам пришлось много пережить, этим объясняется её… гм… странное состояние. Не знаю, что и делать. Боюсь, придётся пригласить врача.

— Простите, может быть, разрешите попробовать мне, — тихо произнёс по-польски пальмирский проезжий.

Он с улыбкой взглянул на меня, и я вдруг вспомнила, как жутко выгляжу. Опасность опасностью, переживания переживаниями, драма в личной жизни своим путём, но ведь жизнь продолжается! Говорят, есть такие женщины, в присутствии которых мужчины вдруг сразу начинают чувствовать себя мужчинами, и наверняка должны быть мужчины, в присутствии которых каждая женщина осознает, что она прежде всего женщина. И ничего с этим не поделаешь! Настоятельная необходимость немедленно посмотреться в зеркало и полная невозможность сделать это окончательно испортили моё и без того не наилучшее настроение.

Отчаявшаяся, озлобленная, ожесточившаяся против всего света, я мрачно глядела на него и ждала, что он мне скажет.

— Ведь есть же на свете кто-нибудь, кому вы полностью доверяете? — мягко и сердечно спросил он.

— Раз-два и обчёлся, — с горечью ответила я. — А если быть точной, то именно два человека. Интересно, кто из них дал вам рекомендацию?

— Зразы говяжьи по-варшавски, — медленно произнёс он. — И нельзя два раза войти в одну и ту же реку.