Подозрительные обстоятельства

Мать потрепала меня по щеке и, встав с постели, подсела к туалетному столику. Ее туалетные столики из той же серии, что и розовые стены. Их вид никогда не менялся: громадные зеркала и тонны изысканной косметики. Мать взяла щетку и принялась расчесывать волосы. Чуть поодаль лежал толстый альбом с ее любимыми фотографиями.

Бесчисленные знаменитости дарили ей свои изображения с автографами. Но мать берегла лишь семейные фотографии: снимки ребенка, то есть мои, в Варшаве, в Осло или в Барселоне, где я родился; фото Пэм, дяди Ганса, Джино и моего отца.

— Господи, уже половина одиннадцатого, а я обещала Ронни быть в десять!

Я лежал на постели и внимательно наблюдал за матерью, думая, что она все еще очень хороша собой и как здорово, что мне удалось застать ее дома в такой важный момент. Я был уверен, что в скором времени сумею ее успокоить и вернусь в Париж к Монике. Но тут мне снова стало не по себе.

— Мама, а кто теперь будет играть эту роль?

— Что, дорогой? — Она повернулась ко мне. Обычно ее лицо могло выражать все или ничего. Сейчас оно было бесстрастным. — Что ты сказал, Ники?

— Я спросил, кто теперь будет играть роль Нинон де Ланкло?

Мать снова стала водить серебряной щеткой по волосам. Потом отложила щетку и придвинула ко мне тетрадь, которую читала перед моим приходом.

«Собственность Рональда Лайта

Вечная женщина

Киносценарий по мотивам жизни Нинон де Ланкло».

Я посмотрел на сценарий и странное, щемящее чувство вновь охватило меня. Мать подошла и встала рядом.

— Очень трудно, дорогой, но я просто должна это сделать. Не только во имя Нормы, но и ради бедного Ронни. Она бы согласилась, я знаю. Я так и сказала Ронни, когда он меня умолял, буквально умолял со слезами на глазах спасти его. «Норма пожелала бы этого», — сказала я.

Глава 3

Конечно, я хорошо знал о наклонностях матери к тирании. Без них она никогда не стала бы Великой Анни Руд.

Но сейчас мне показалось, что этого в ней многовато. Должно быть, на моем лице отразились обуревавшие меня мысли, потому что мать резко спросила:

— В чем дело, глупышка?

— Что они говорят?

— Кто? Кто говорит?

— Репортеры, все актеры… Норма разбилась, Ронни в тебя влюблен. Ты нарушила важнейшую из десяти заповедей прежде, чем Норму засыпали землей.

Мать ударила меня щеткой по руке.

— Довольно! Неужели ты не понял? Ронни умолял меня. Я же тебе объясняю. Он уговаривал меня, и я согласилась ради Нормы. Отдавая дань уважения Норме.

— Ясно.

Мать схватила меня за плечи и заглянула в глаза.

— Ты молод, Ники, и еще неопытен, но неужели ты не в состоянии оценить дань уважения? — Она тут же забыла обо мне и задумчиво улыбнулась. — Этот фильм будет не просто еще одним фильмом с моим участием. Это будет памятник рано ушедшему другу.

Я замер.

— Я уже дала понять Ронни, что не соглашусь ни на что другое. Сперва пойдут титры: «Рональд Лайт представляет Анни Руд и Брэда Петса в «Вечной женщине», — потом музыка и вдруг тишина, мертвая тишина. И мой голос, очень мягкий: «Вечная женщина» — это рассказ о великой женщине Голливуда, в память о Норме Дилэйни».

Она на мгновение умолкла, глубоко вздохнула и тут же улыбнулась.

— Ну разве плохо, Ники?

— Здорово, — отозвался я вдруг севшим голосом и подумал со злостью, что только матери могло прийти такое в голову… Причем она- будет настаивать на этом бесстыдстве.

Мать снова взяла щетку и смущенно посмотрела на меня.

— Конечно, я этим не ограничусь! Я буду давать интервью, писать статьи в журналы: «Анни Руд и Норма Дилэйни. Правда о голливудской дружбе». Разве мало я могу сделать в память о Норме? Ты помнишь годы до моего приезда сюда, когда мы обе были никому не известными, она тогда выступала голой в «Фоли Бержер» и была замужем за французом Роже Ренаром, оператором? Помнишь, как мы мечтали, сидя в кафе на Монмартре? Впрочем, нет, конечно, ты ничего не помнишь, ты тогда был совсем крошкой. А мы уже дружили — Анни Руд и Норма Дилэйни. Как это было давно!

Мать не часто рассказывала о своей молодости, но я знал, что Норма, как и многие другие кинозвезды, активно крутила бедрами. А потом ей пришло в голову прятать у себя в спальне бутылку джина… С матерью могло случиться то же…

— Видит бог, я заболталась с тобой, а Ронни ждет, — засмеялась она, повернулась к зеркалу и движения ее щетки стали более интенсивными.

— Где Джино? Уже так поздно! Ники, дорогой, выйди на лестницу и покричи ему.

Я было привстал с постели, и в этот момент вошел Джино, внушительный и красивый в своей новой шоферской форме. Меня он не заметил, а мать видел в зеркале. Его лицо расплылось в улыбке.

— А, красавица сеньора! Собирайся, Анни, уже почти одиннадцать.