Подпись «Пикпюс»

– Если эти вопросы относятся к кому-то из моих клиентов, вынужден предупредить, что мы гарантируем им полную секретность, более того, считаем себя связанными профессиональной тайной…

– Скажите, господин Друэн, полагаете ли вы, что Жозеф Маскувен – честный служащий?

– Будь это не так, я не держал бы его.

– Он занимал у вас крупный пост?

Г-н Друэн встает и приоткрывает дверь, проверяя, не могут ли их услышать.

– Принимая во внимание сложившиеся обстоятельства и необъяснимость поступка этого бедного парня, могу откровенно сказать, что держал его скорее из жалости.

– Он вас не устраивал?

– Постарайтесь меня понять. Если говорить о добросовестности, его не в чем упрекнуть. Напротив! Он всегда приходил первым, уходил последним. Никогда не позволял себе ни прятать под бумагами газету или книгу, ни выскочить покурить в туалет. Никогда не ссылался на семейные неприятности, чтобы выпросить свободный день, – ни мертвых бабушек, ни больных теток! Я сказал бы, он чрезмерно добросовестен.

– Что вы имеете в виду?

– Что он маниакально добросовестен.

Это, вероятно, у него с детства: мне ведь известно, что он приютский. Ему всегда мерещилось, что за ним следят, что им недовольны, что его в чем-то даже подозревают. Он был из-за этого настолько уязвим, что у меня просто не хватало духу сделать ему малейшее замечание. Сослуживцы его не любили. Он жил, забившись в свой угол, с работой справлялся, но отношений ни с кем не поддерживал.

– Скажите, господин Друэн, вы не замечали за ним недостачи в кассе?

– Недостачи? По кассе? – взорвался делец. – Но это же исключено, господин комиссар! У нас это просто невозможно. Ни для кого – даже для старейшего из служащих, даже для моего управляющего. Мы не лавочка с ящиком для выручки, куда можно тайком запустить руку. Смею заверить, что деньги, наличные деньги, через фирму практически не проходят. Мы продаем дома, замки, виллы, земельные участки. Операции наши выражаются в сотнях тысяч, чаще – в миллионах франков. Излишне пояснять, что такого рода сделки оплачиваются чеками и обычно совершаются у нотариуса. Что касается домов, переданных нам на управление, то и здесь порядок остается, в общем, таким же, а если квартирная плата вносится наличными, деньги получает наш инкассатор, который…

– Таким образом, вы утверждаете, что ваш служащий решительно не мог украсть у вас тысячу франков?

– Решительно и категорически – не мог. Кроме того, как я уже говорил, характер Маскувена… Нет, господин комиссар, вы пошли по ложному следу. Сожалею, но… – Друэн встает, давая понять, что его ждут важные клиенты.

– Еще один небольшой вопрос, не затрагивающий, надеюсь, профессиональных тайн. Господин Блез – крупный клиент вашей фирмы?

Друэн колеблется, но, чтобы отделаться от комиссара, все-таки предпочитает ответить.

– Нет, не крупный. Правда, его банковская ситуация превосходна. Эти сведения вы можете почерпнуть в любом финансовом агентстве. Однако для нас он отнюдь не крупный клиент. Скорее докучный, хоть я и не имею в виду ничего дурного. Такие – распространенное явление. Особенно среди рантье, которым нечего делать, а время как-то убивать надо. Он заходит, интересуется операциями, осматривает продаваемые дома и участки, вникает в цены, словно серьезный покупатель, но обычно ни на что не решается. Да вот, извольте…

Друэн берет папку, на которой проставлены фамилия г-на Блеза и номер.

– За последние пять лет он сделал при нашем посредничестве три покупки: небольшая дача, ферма в Бретани, жилой дом в Ницце. Всего на шестьсот тысяч франков. Вот и все, господин комиссар, что я могу вам сообщить. Извините, но мое время не менее дорого, нежели ваше.

Руки Друэн не подает. Дверь за Мегрэ закрывает с нескрываемым удовлетворением.

С какой стати, вот именно, с какой стати Маскувен, которого никто ни о чем не спрашивал, взял на себя кражу тысячи франков у хозяина?

Мегрэ с озабоченным видом входит к себе в кабинет. Служитель докладывает, что комиссара уже больше часа ждет судебный следователь. Еще один, кому не терпится, кто считает, что с делом тянут, кто будет разглагольствовать о прессе, о нападках и требовать принятия мер…

По служебным переходам Дворца правосудия Мегрэ с трубкой в зубах добирается до коридора, где расположены кабинеты следователей и в атмосфере паровой бани ждут своей очереди подследственные, зажатые между двумя жандармами, и свидетели, то и дело поглядывающие на часы.

– Входите, господин комиссар. Присаживайтесь… Я внимательно прочел ваш вчерашний рапорт. Сегодня утром мы обсуждали его с товарищем прокурора. Он полностью разделяет мою точку зрения. Ваш Октав Ле Клоаген…

Почему он сказал «ваш»?

– Ваш Октав Ле Клоаген либо в самом деле сумасшедший, либо, не будучи виновен, в чем я начинаю сомневаться, знает больше, чем показывает. Поэтому сегодня утром я уведомил его, что в три часа он будет подвергнут освидетельствованию двумя психиатрами при участии доктора Поля. Ваше мнение?