Подписчики

В возрасте шестидесяти двух лет Орла примирилась со своими волосами. Забавно: теперь, когда она постарела, они стали приятными и послушными как никогда. Они все еще густые, юношеская кудрявость и пышность остепенились, оставив русалочьи завитушки и больше натуральной густоты, чем у подавляющей массы женщин ее возраста. Не сказать чтобы остальные уважали естественность. Друзья Орлы, все эти революционеры, в основном втихую пользуются достижениями науки. Их лица и прически выглядят почти так же, как в день приезда в Атлантис. Но как раз по старикам Орла всегда больше всего здесь и скучала. В мире без седых людей есть что-то очень сомнительное, очень инфантильное. Поэтому теперь, получив такую возможность, она позволила себе стать пожилой женщиной. И Кайл утверждает, что он не против.

Кайл — хороший человек, но все-таки мужчина. Именно поэтому он не понимает, почему она отказывается разнообразить ассортимент магазина подарками для детей, продавать платьица с буфами и мягкие розовые туфельки, хотя он и объясняет ей, насколько это увеличит прибыль. Именно поэтому он не замечает, что она всегда сразу уходит в туалет, если другие женщины полушутя говорят ей: как тебе повезло, что у тебя нет дочерей. Именно поэтому он спрашивает, о чем она задумалась, когда по утрам в Рождество глаза ее стекленеют, но только если это никому не мешает. Она мать и знает, как заставить свои мысли подождать, пока семья позавтракает.

Если бы Кайл был женщиной, он бы понимал все это внутренним чутьем. Но он мужчина, а потому всегда говорил всем, кто спрашивал, что они с женой знают друг о друге все. И он действительно знает, что когда-то давно у Орлы была дочь и что ее у нее забрали. Он думает, что она давно это пережила. Но для Орлы у той истории нет конца.

* * *

После того как Флосс и молодой полицейский забрали Марлоу, Орла оставалась в Нью-Йорке еще два с половиной месяца. Она представляла, как другой коп — женщина-ирландка, обязательно с внушительной грудью, — постучит в дверь квартиры 6-Д и протянет ей ее ребенка. Скажет, что сама заботилась о Марлоу, каждый вечер шепча ей в ухо, что скоро она встретится с мамой. Еще она лелеяла и более реалистичные фантазии: как однажды появится вымотанная плачем младенца Флосс, сунет ей Марлоу через порог и станет умолять разорвать сделку.

Кроме ожидания и мечтаний заняться было нечем. Телефон Орлы так и не включался, интернет не работал. В полицию она идти боялась — вдруг они наберут ее имя в компьютере и узнают, что она похитила собственного ребенка из больницы. Орла откопала в стопке, лежащей за дверью холла в подъезде, сырую покоробленную телефонную книжку и внимательно пролистала ее, ища организации и агентства, имеющие в названиях слова «дети», «родители» или «семья». Она ходила пешком в их офисы, даже если дорога занимала несколько часов, но натыкалась только на запертые двери и настороженных сотрудников. «Неужели вы думаете, что в такие времена мы можем — что вы там хотите?» Она ходила в офис юристов, где подписывала договоры, и нашла на двери объявление: «Временно в отъезде». Не закрыты, отметила про себя Орла, а в отъезде.

Дважды она ездила в дом на Бруклин-Хайтс — оба раза в окнах было темно.

В январе на телефоны посыпались новые файлы — так называли компрометирующие свидетельства, появлявшиеся на экранах, фотографии, видео, тексты и имейлы, которые рушили жизни, — а на телевидение вернулись ночные программы. В первых выпусках аудитория в студиях рыдала. Дома Орла, одолеваемая гормонами, тоже плакала. Но попытка вернуться к обычной жизни оказалась преждевременной. В течение месяца все ведущие были скомпрометированы. Последний, кто остался, самый нахальный, был отозван прямо в середине монолога. В микрофоне на лацкане послышался возбужденный шепот продюсера, который врезался в эфир с сообщением: «У тебя дома заработал компьютер. Не знаю, что там пришло, но мне позвонили и сказали, что Рейчел заперлась в ванной и говорит… говорит, что она собирается…»

Ведущий тут же убежал со сцены. Музыканты так и остались стоять, разинув рты и опустив валторны.

Орла знала окончание фразы продюсера. Недавно она читала в газете про Джорди, конопатого защитника животных, который спрыгнул с балкона девятнадцатого этажа. Его запомнили как первого, но сотни готовы были последовать его примеру. Эксперты предупреждали о грядущей эпидемии суицида.

В феврале почти девять тысяч человек покончили жизнь самоубийством. Статистика следующих нескольких лет тоже оказалась ужасающей, но не было месяца хуже этого.