Подполковник медицинской службы

Командующий все смотрел вверх. После штурмовиков пошли бомбардировщики. Тяжелое гудение наполнило все небо, машины шли низко, над самой вышкой, точно прощаясь с командующим. Он снял фуражку, хотел положить ее на балюстраду, но промахнулся и положил мимо. Зина тотчас же подняла, отряхнула о коленку и положила на круглый столик.

Краснофлотец принес бланк с радиоперехватом: противник объявил тревогу на всем побережье. Эскадрильи группы «Викинг» и «Германия» уже пошли в воздух.

С залива потянуло холодным ветром.

В третьем перехвате было написано, что противник поднял в воздух всю группу «Норд». Одно за другим передавались сообщения с постов. Зубов сел на табуретку, вытянул ноги и замолчал.

— Нахожусь в районе цели, — опять заговорил «Ландыш», — конвой следует по своему маршруту. Имею незначительные повреждения, был обнаружен противником. Прием, прием!

— Если можете, оставайтесь в районе цели, — сказал командующий в микрофон. — Я — «Букет». Вы слышите меня, «Ландыш»? Оставайтесь в районе цели….

— «Ландыш» слышит, — ответил Паторжинский и покашлял. — «Ландыш» понял.

Опять наступила тишина. Зина громко дышала. Связист осторожно продувал трубки телефонов. Никто не говорил ни слова. И вдруг громкий, резкий, напряженный голос загремел из репродуктора:

— Вижу корабли противника! Вижу корабли противника! «Левкои», вперед, «Левкои», вперед!

— Это Сухаревич, — сказал Петров, — у него глотка болит, ангиной заболел, боялся, что никто не услышит. Вот тебе и не услышали.

В репродукторе покашляло, потом Паторжинский сказал:

— «Букет», я — «Ландыш». Наши самолеты вышли в атаку. Противник оказывает сопротивление. Противник оказывает серьезное сопротивление. Наши истребители над конвоем. Все нормально, идет большой воздушный бой. «Букет», я горю! «Букет», я загорелся! «Букет»..

Начштаба попил воды. Командующий насупившись смотрел на репродуктор. Репродуктор молчал. Потом чей-то грубый голос крикнул из репродуктора:

— Саша, атакуй верхнего! Саша, атакуй верхнего!

И опять, как ни в чем не бывало, заговорил «Ландыш»:

— «Букет», вы меня слышите? Вы меня слышите? Все нормально, я потух. «Букет», я — «Ландыш». Вышли в атаку штурмовики.

— Вот мальчик, а? — весь просияв, сказал командующий. — Ну как это вам понравится: он потух! — И сердито закричал в микрофон: — «Ландыш», следовать на клумбу, «Ландыш», следовать на клумбу немедленно. Прием, прием!

Теперь репродуктор говорил непрерывно. Сражение разворачивалось.

17

Это были голоса сражения, и Бобров слушал их жадно, почти не вникая в смысл происходящего, ничего не оценивая, думая лишь об одном: «Меня там нет. Они дерутся без меня. Они бьют врага, и погибают, и вновь бьют, а я здесь, и теперь я всегда буду здесь».

Александр Маркович в унтах и в капке, в очках, сдвинутых на кончик носа, спросил у него что-то, он не взглянул на него и не ответил. Радист приглушил звук, — он крикнул на него: «Чего ковыряетесь?» — и радист испуганно отдернул руку от регулятора.

Втроем, тесно сгрудившись головами, они стояли в душной радиорубке корабля и слушали голоса сражения, все шире разворачивающегося воздушного боя, голоса разведчиков, командиров больших машин, голоса штурмовиков, истребителей, слушали как на командном пункте и молча переглядывались.

— Хвост прикрой, — сказал в эфире грубый голос. — Не зевай, Иван Иванович!

Потом спокойно, точно на земле, низкий голос произнес:

— Подтянуться, друзья, за мною пошли ходом…

— Торпедоносцы, — прошептал Бобров. — Плотников повел.

А Плотников продолжал низким хрипловатым голосом:

— Не растягивайся, готовься, давай, друзья, давай, дорогие…

— У него на борту Курочка, — сказал Бобров, — оружие испытывает.

— Я — «Ландыш», — закричал разведчик, — я «Ландыш». «Букет», я — «Ландыш». «Маки» выходят в атаку. «Букет», «Букет», один корабль охранения взорвался. Ничего не вижу за клубами пара. «Букет», один корабль охранения взорвался. Больше его нету. Прием, прием!

В это время в рубку просунулась голова майора Воронкова. Секунду он помолчал, потом сказал сердитым голосом:

— Ну, спасатели, давайте! Командир, слушай маршрут!

Бобров повернулся к Воронкову. Рядом кто-то пробежал, мягко стуча унтами, и тотчас же заревели прогреваемые моторы. Левин, поправив очки, пролез к себе в санитарный отсек. Вода уже хлестала по иллюминатору, стекло сделалось матово-голубым, огромное тело корабля ровно и спокойно вибрировало. Военфельдшер Леднев отложил книжку и вопросительно поглядел на Левина.

— Шутки кончились, Гриша, — сказал ему подполковник, — сейчас вылетаем.

И, словно подтверждая его слова, машина два раза сильно вздрогнула и медленно поползла в сторону от пирса по гладкой воде залива.

В санитарном отсеке было жарко. Леднев снял меховушку и повесил ее на крюк. Вода грохотала под брюхом машины. Или, может быть, они уже были в воздухе?

— Все нормально, — сказал Левин, нечаянно подражая какому-то знакомому пилоту, — все совершенно нормально. Если за штурвалом сидит Бобров, значит можно быть спокойным.