Подполковник медицинской службы

— И он нас не забыл, — сказал командующий. — По слухам, внимательно к нам откосится. Мелкие недоделки есть в вашем спасательном костюме — он их отметил добросовестно, каждая недоделка под номером…

— А что он там делает, Шеремет-то? — спросил Александр Маркович.

— По науке товарищ разворачивается, — сказал командующий, — отозвали его в Главное Управление, видать, без него как без рук. Что ж, повоевал, все правильно, не подкопаешься.

Взгляд его стал жестким, ненадолго он задумался, потом, встряхнув головой, перешел на другую тему:

— Да, вот так. С войной закругляемся, скоро перейдем на мирное положение. Уйдете от нас, Федор Тимофеевич?

Инженер помолчал, потом спросил:

— А куда, собственно, уходить? У меня тут целый ряд испытаний подготовлен, как же мне их бросать? Нет, товарищ командующий, сейчас мне уходить расчету нет.

Посмеялись немного, хоть ничего особенно смешного сказано не было. Посмеялись потому, что наступила минута, когда следовало спросить Левина о его планах, спрашивать же об этом было невозможно. И рассказали два не очень смешных анекдота про союзников.

— Да, вот так, — опять сказал командующий и во второй раз вынул портсигар.

— Ничего, товарищ командующий, курите, — сказал Левин, — одну папироску можно, тем более что Курочка сам курит во все тяжкие.

— А вы бросили?

— Зачем же мне бросать? От этаких мероприятий я ничего не выиграю, — сказал Левин, — а удовольствие потеряю. Я ведь курильщик давний. Еще когда меня мой хозяин шпандырем учил — покуривал.

— А вы сапожничали?

— Было дело под Полтавой, — сказал Левин.

Они закурили. Командующий далеко отставил руку с папиросой и негромко спросил, как Александр Маркович себя чувствует.

— В общем ничего, — ответил Левин. — С работой справляюсь.

— Нет, медленно, слишком медленно ваша наука разворачивается! — сурово сказал генерал. — Мало еще можете, товарищи доктора, совсем немного. Ну чего особенного вы достигли за последнюю сотню лет?

Левин порозовел настолько, насколько еще мог розоветь, и ответил резко:

— Мало? А нам, врачам, отдали за последние сто лет хоть один день той энергии, которая отдается на войну? Хоть один день тех умственных сил, один день со всеми грудами денег, которые тратятся на эти войны?

Командующий тоже на мгновение рассердился:

— Я, знаете, не этот, не поборник войн и не поджигатель их…

— Да я не о вас, я в принципе говорю! — оборвал его Александр Маркович. — А вообще-то, товарищ командующий, судить можно и нужно, зная предмет, судить же, да еще и осуждать — не рекомендуется. Тысячи прекраснейших людей отдали свою жизнь медицине, ничего не достигнув, а некоторые достигли удивительных результатов, поверьте, не для того, чтобы любому профану позволительно было утверждать…

— А разве ж я утверждаю? — примирительно начал командующий, но подполковник опять перебил его.

— Лев Николаевич Толстой был великим художником, гением, гордостью России и всего человечества, — говорил он, — но когда начинал рассуждать о науке — любому земскому врачу становилось неловко. О докторах и медицине вы все судите совершенно так же, как я, допустим, сужу о достоинствах и недостатках многомоторных бомбардировщиков…

Командующий усмехнулся и опять хотел что-то сказать, но Левин уже мчался, горячась с каждой минутой все больше и решительно не позволяя перебивать себя.

— Нет, это удивительно! Просто удивительно! — говорил он. — Хирургия, например, вплотную подошла сейчас к стойкому излечиванию психических заболеваний, представляете себе? Хирургия еще экспериментально, но уже борется с такими вещами, как склероз сердечной мышцы. Да, черт меня возьми, тридцать-сорок лет назад операции по поводу аппендицита не производились, аппендицит как заболевание не распознавался. Как хочешь: хочешь выжить — живи, а нет — помирай. А нынче от этой болезни не умирают, понимаете? Просто-напросто не умирают, потому что один процент смертности это и не смертность даже. Да что говорить, когда мы делаем невероятные, огромные, удивительные успехи…

И, заикаясь от волнения, он стал рассказывать о том, как лечили сто лет назад и как лечат теперь. Он называл имена врачей-ученых; не замечая, произносил сложные термины, даже притопывал ногой, как делают это настоящие заики, до тех пор, пока речь его не полилась страстно, вдохновенно и даже счастливо. Чертя в воздухе длинным пальцем, Александр Маркович рассказывал о последних удивительных операциях, о том, как совершенно обреченным людям возвращали жизнь, о том, что ждет человечество, о том, на что можно надеяться в ближайшие послевоенные годы, и карканье его разносилось так мощно и так далеко по коридору, что Анжелика, сделав губы дудочкой, догнала на лестнице Ольгу Ивановну и сказала ей значительно:

— Наш-то! Самому командующему целую лекцию закатил. Кричит даже.

Командующий слушал, блестящими глазами глядя на Левина. И Курочка тоже слушал, слегка приопустив веки, постукивая пальцами по краю стола. Отворилась дверь, вошел Плотников в халате, взглядом спросил командующего, можно ли присутствовать, и сел на кровать.