Подполковник никому не напишет (СИ)

Женька обошёл идущую впереди Оксану и услужливо щёлкнул никелированной собачкой дверного замка.

-- Прошу, - сказал он, приглашая Оксану войти. - Так сказать, к нашему шалашу. Не первый класс, зато с бельём.

Оксана улыбнулась неуклюжей Малаховской шутке, а в душе чутко прислушалась к игривым "кобелиным" интонациям в Женькином голосе. Сейчас он больше всего напоминал ей ефрейтора из зенитного поста, прилегающего к Веймарштрассе северного бастиона, с заветным голубым билетом увольнительной на один вечер и похабной ухмылкой во всё своё лопоухое лицо. "У эсэсовских шинелей лацканы были остроконечными", - снова подумалось Оксане.

Она вошла и ощутила себя обворованной. В её вагоне, наскоро "перешитом" из обыкновенной теплушки, не было постельного белья и отдельных купе с никелированными замками на зеркальных дверях. Забитый перегородками из досок плохо выкрашенных ядовито-зелёной краской, её плацкартный вагон дышал запахом человеческих испарений и нечистотами "столыпинской" параши - в просторечии обычной дыры в полу за тонкой фанерной перегородкой. Оксану, не понаслышке знакомую с немецкими "Wagenzug-ами" и легендарными отечественными "Столыпинами", вполне устраивал и такой трёхгрошовый способ передвижения и оправки.

-- Хорошо устроился, - с завистью сказал Оксана, пока Женька рылся в своём кожаном чемодане. - Даже умывальник есть.

Она кончиками пальцев крутанула холодный металл крана и тотчас побежала звенящая струйка воды, поднимая вверх бурую взвесь чаинок налипших на дне небольшой эмалированной раковины.

-- Умывальник есть, а стакан только один, - вздохнул Малахов, доставая из чемодана початую бутылку "Посольской". Стакан действительно был только один - ну не ждал он гостей, совсем не ждал.

-- В чём-то теряешь, в чём-то находишь, - не совсем ловко пошутила Оксана, которой уже смертельно надоели все эти неловкости и недосказанности. А в груди тревожно ёкнуло - уж слишком Женька был похож на Сашку, который безмятежно шагал по Таннервальдхоффплятц с бутылкой коньяка и двумя хрустальными фужерами, прижатыми к могучей груди. Мимолётный вздох вечности, прикоснулся к её памяти, возродив острое ощущение собственной беззащитности перед прихотями паскуды-судьбы. Тепло внутри Оксаны, повинуясь её настроению, померкло, так и не успев согреть её озябшую душу.

Женька зубами сорвал с "бескозырку", крепко нахлобученную на зелёное горлышко бутылки и плеснул глоток водки в стакан. Оксана приняла его ребристые грани в свою холодную, ещё не успевшую согреться, ладонь. Оранжевый полумрак по-кошачьи добавил в стакан немного синей тени и немного грусти. До рассвета опять была целая вечность.

Малахов положил на столике перед кроватью хрустящую станиолем плитку шоколада и большой, весь из солнечного света, апельсин.

-- Больше ничего нет, - виновато сказал он.

Оксана, запрокинув голову, одним глотком выпила водку, выдохнула, и моментально захмелев, рассмеялась:

-- А больше ничего и не надо. Ты что - это ж царская закуска.

Она, не глядя, плеснула Женьке водки в стакан.

-- Ты Жень женат? - спросила и испугалась своего вопроса. - Не бойся, я не прицениваюсь.

Дёрнув острым кадыком, Малахов выпил водку, поморщился, вытер рукавом мокрые губы.

-- Женат. Почти пять лет как женат. Сдуру после войны женился. Вгорячах.

-- А теперь как?

-- А никак, - отмахнулся Женька, и щёлкнув пружиной лезвия маленького перочинного ножика, определённо хитрой зековской работы, принялся очищать оранжевый апельсин. - Она в Москве, сама по себе. Я в части, в Шеглино. Тоже сам по себе.... Вот так и живём.

Золотой серпантин апельсиновой кожуры разворачивался, освобождая вкусные, сладко пахнущие истекающим соком дольки.

-- Пять лет, - про себя сосчитала в уме Оксана. - Значит не фронтовая?

-- Не фронтовая. Так случайно встретились.

-- А дети есть?

-- Нет.

Малахов протянул ей Оксане апельсиновую мякоть. Они сидели напротив друг друга, дыша запахом водки и апельсина, а поезд продолжал мчаться по таёжной пустоте, нарушая ветхую, словно изъеденную молью, тишину. Мерцающее серебро луны опять выглянуло из-за занавеса облаков.

-- Выпей согреешься, - предложил Женька, протягивая Оксане стакан с глотком водки.

-- Спешишь ты Женя, - сказала Оксана, но стакан взяла и выдохнув, лихо вылила водку внутрь себя - так как пили на Омской "химии" ссыльные зечки-"воровахуйки", лепившие норму на Живановской пилораме вместе с Оксаной. Там подобным образом пили всё, что имело хоть какой-нибудь процент спирта.

Скривившись от горького вкуса водки, Оксана впилась зубами в липкий, оранжевый шар апельсина.

Малахов только удивлённо фыркнул.

-- Научилась, ничего не скажешь, - сказал он, наливая водки себе.

-- Страна у нас такая, - усмехнулась Оксана, облизывая сладкие пальцы, слипшиеся от сока апельсина. - У нас в стране пить и воевать только и умеют.

Оксана ела апельсин в первый раз в своей жизни.

-- А как же ты теперь с Сашкой? - осторожно Малахов, баюкая в ладони гранённый стакан, на треть наполненный водкой.