Подпольная империя (СИ)

Мы приезжаем на место и въезжаем во двор. Ну и где же нам встречаться с Киргизом, как не в бане? Давненько я бани не посещал… Здесь рядышком и знакомый мне угольный склад, хранивший его клад. Немой укор, так сказать. Сейчас темно, поэтому как выглядит двор летом, я рассмотреть не могу. Да мне и не до этого сейчас.

Меня проводят по двору и заводят в баню. Пахнет берёзовыми вениками. Под потолком горит тусклая лампочка. Через пару минут заходит Киргиз. Не здоровается. Садится на скамью, на меня не смотрит.

— Здорово, — говорю я и тоже сажусь на скамью, только не на ту же, а на другую.

Киргиз поворачивается ко мне. Лицо спокойное, суровое, без эмоций. Взгляд холодный, неприступный.

— Вот, что я тебе скажу, Бро, — начинает он. — План был такой. Перерезать тебе глотку там же в туалете и бросить подыхать у параши, чего ты, собственно и заслуживаешь.

Отличный план. Фантастически прекрасный. Спасибо, что поделился…

— Но тут вмешались эти конченные у*бки. Сатанисты они или просто припи**нутые, науке неизвестно, но известно другое. Ты повёл себя не как сука. Меня это удивило, учитывая наши взаимные обещания.

Я молчу, вслух ничего не говорю. Слушаю.

— Ты меня озадачил, — продолжает Киргиз. — И, как бы то ни было, не бросил с теми… уродами. За это я плачу тебе тем же, тоже спасаю твою жизнь. Поступаю благородно. Цени. Поэтому ты и не остался на толчке с располосованной глоткой. Так что мы квиты.

Я киваю. Окей, логика есть, но что дальше?

— А дальше, — говорит он, будто читая мои мысли, — полученную жизнь надо суметь сохранить. Я из-за тебя теперь вынужден шкериться от легашей. Так что капусты надо много. Поэтому сделаем так. Ты отдашь мне мои бабки и ещё сверху положишь столько же. А через полгода ещё столько же. К Цвету можешь не бежать, он мне никто. А после того, как он ссучился и с ментами начал дела делать, ему недолго остаётся. Короче, мои бабки завтра. Пятнашку. Вторую пятнашку через неделю. Кент от меня придёт и заберёт. Всё. Теперь вставай и можешь идти. Обсуждать мы ничего не будем. Я сказал, ты услышал.

Он подходит к двери и, открыв её, выходит наружу. Ребятушки, что привезли меня сюда выводят меня за ворота и закрывают их. Отвозить обратно меня никто не собирается. Денег в кармане нет. Отлично. Придётся идти пешком. Твою дивизию. Погуляли. Главное, Рыбкина сделает вполне очевидные выводы. Уже сделала.

Я отправляюсь в путь. Что делать с Киргизом я сейчас думать не хочу. Иду и не думаю ни о чём. Повторяю тот самый маршрут, по которому нёс добычу. Кажется сто лет с тех пор прошло…

Домой я заявляюсь под утро. И сразу падаю на свой диван. Спать остаётся два с половиной часа.

Утром умываюсь, принимаю душ, хватаю свои документы и бегу на Швейную фабрику. На меня уже выписан пропуск. Охранник впускает меня и объясняет, как пройти в комитет комсомола.

Я поднимаюсь по лестнице и вхожу в просторное помещение комитета.

— Здравствуйте, — приветствую я трёх присутствующих девушек. — Я Егор Брагин, ваш Комсорг.

Они отвечают на приветствие и смотрят на меня с интересом. Смотрят, но ничего не говорят. Могли бы сказать что-нибудь, сориентировать меня как-то. Ну ладно, сам спрошу, надо только понять, что именно спрашивать.

— А где у вас отдел кадров? — интересуюсь я. — Думаю, мне туда нужно зайти.

— Да-да, — быстро соглашаются они и кивают очаровательными головками. Блин, у меня что ни головка, то очаровательная.

— Надо спуститься по… — договорить они не успевают, потому что дверь резко распахивается и на пороге появляется молодой мужчина лет тридцати.

Он в костюме, кажется даже импортном, лицо красное, рыжие волосы растрёпаны. Выражение он имеет самое серьёзное.

— Я Снежинский! — заявляет он. — Из обкома Комсомола. Кто комсорг?

— Он, — показывают на меня девушки.

— Ты? — обрушивается на меня этот Нежинский.

— Сегодня мой первый день, — с примирительной улыбкой говорю я. — Чем могу помочь?

— Что?! — взрывается обкомовец. — Помочь? Да ты!!! Да ты у меня комсомольский билет выложишь!

— Погодите, товарищ Снежинский. Сейчас во всём разберёмся, — пытаюсь я его урезонить.

— Ах ты, сука буржуазная! — орёт он и обеими руками хватает меня за грудки. — Под суд пойдёшь, мерзавец! На зону! Да таких, как ты к стенки ставят! Имя!

13. Комсомольцы-добровольцы

Эк его разобрало. Что же там случилось-то такое, что обкомовский стручок так разволновался?

— Я Брагин Егор Андреевич, — отвечаю я сдержанно и без раболепия. — Сегодня мой первый рабочий день. Теперь, пожалуйста, объясните в чём дело и, если можно, уберите от меня руки, а то с такими замашками под суд, возможно, вы гораздо раньше пойдёте, хотя бы под товарищеский.

Девчонки ахают, а хрен обкомовский конкретно подвисает. А может просто воздуха побольше всасывает, чтоб завизжать и засвистеть, как Соловей-Разбойник. Глаза его делаются страшно большими и выпуклыми, будто что-то их выдавливает из черепа. Вероятно, огромное ЧСВ, чувство собственной важности.

Как ни странно, это напряжение выливается в пшик:

— Щенок, — цедит он сквозь зубы, стравливая гнев и неохотно убирает руки.