Подпольный Баку

— Нет, — отозвался он, — в Сабунчи Женя не могла поехать, так как все пути из города перекрыты и контролируются казаками и жандармами. Кроме того, как тебе самому известно, дом Сергея Васильевича под надзором полиции. Мне кажется…

Он не успел договорить, — в окно тихонько постучали.

Все замерли.

Василий, с напряженным лицом, осторожно открыл дверь,

В комнату вошла молодая женщина с грудным ребенком на руках, в надвинутом до самых глаз платке, та самая, которая час назад прогуливалась в Губернаторском саду, напевая младенцу колыбельную песенку. Молодайка сдернула с головы платок — и все остолбенели: это была Женя.

— Добрый день, друзья! — сказала она смеясь, села рядом с Мамедом, пожала ему руку.

Аскер метнул насмешливый взгляд на Павла, затем скосил глаза на девушку.

— Рады видеть тебя, Женя, — сказал он, протянув ей руку. Овладев рукой девушки, он хотел соединить ее с рукой Павла,

Женя отдернула руку.

— Еще чего! Мы уже помирились. Моя рука не терпит насилия. Должна вам сказать, ребята: Павел — мой товарищ, но не больше. Так будет и впредь.

Она налила воды в чайник, поставила его на керосинку, затем развязала сверток, который изображал грудного младенца, извлекла из него полбуханки черного хлеба и две большие воблы, разложила еду на столе.

— Приглашаю вас к обеду, товарищи!

Василий первым подсел к столу, подавая пример остальным.

— За угощение спасибо, Женя. Мы страшно голодны. Но послушай. Мой совет: ты должна на время уехать из города. Сейчас тебе опасно оставаться в Баку.

Женя с аппетитом ела воблу.

— Это что же, Бакинский комитет вынес специальное решение обо мне? спросила она.

— Такое решение Бакинского комитета мне неизвестно. Я передаю тебе мое личное мнение…

Женя озорно улыбнулась.

— Держи свое мнение при себе. Я уже приняла все необходимые меры предосторожности. В мои планы не входит отъезд из Баку.

Она обратила внимание на удрученный вид Павла, который сидел, не отнимая правой ладони от скулы, однако не стала ни о чем спрашивать его. Когда Павел протянул руку за хлебом, Женя увидела на его скуле большой синяк — память от городового. Она встала, намочила свой носовой платок и протянула Павлу.

— Вот, приложи к лицу, поможет.

За окном начало смеркаться.

— Счастливо оставаться, друзья, — сказала Женя. — Я должна съездить домой. Отец и мать волнуются. — Ведь им уже известно про аресты демонстрантов.

— Нет, нет, Женя, — запротестовал Василий, — тебе надо побыть здесь до темноты. Потом Айрапет проводит тебя к своей сестре Варваре. Там ты и переночуешь.

— Не отговаривайте меня, не поможет. Я непременно поеду домой. Отец болен, он не должен волноваться из-за меня.

— Позволь, Женя, я съезжу к твоим, навещу Сергея Васильевича, предложил Павел. — Передам привет от тебя.

Женя не захотела уступить.

— Старики народ странный, Павел. Ты передашь им привет от меня, а они подумают, будто со мной стряслась беда и ты приехал их утешать. Я прощаюсь с вами, друзья!

Женя оделась и ушла.

Демонстрация 2 марта словно открыла глаза рабочему классу Баку. Это был яркий пример пролетарской солидарности, единства и сплоченности действий.

После демонстрации стачечным комитетам стало намного легче работать. Даже самые отсталые рабочие стали видеть огромную пользу коллективных выступлений — стачек и демонстраций. Для рабочих — иранцев и азербайджанцев слово товарищей из стачечного комитета сделалось особенно авторитетным. Они уже почти перестали бояться стачек, поверили в их силу.

Накануне праздника Пасхи забастовали кондукторы и рабочие конки, требуя сокращения рабочего дня. Владельцы конной дороги, напуганные мартовскими выступлениями, удовлетворили требования бастующих: рабочий день был сокращен до девяти часов.

Вскоре забастовали рабочие табачной фабрики Мирзабекова — более восьмисот человек. Фабрикант был вынужден принять их условия.

Повсеместно владельцы предприятий были бессильны противостоять стачечным комитетам рабочих.

18 апреля началась всеобщая стачка типографских рабочих. На следующий день в Баку не вышла ни одна газета.

Подготовка к первомайской демонстрации стала делом десятков тысяч бакинских трудящихся. Это очень помогало центральному стачечному комитету.

С двадцатых чисел апреля на крупных заводах и фабриках Баку начали проходить рабочие собрания, на которых представители стачечного комитета разъясняли, как должна быть организована первомайская демонстрация.

Подпольная типография заранее отпечатала множество листовок; для одного только стачечного комитета было заготовлено 2900 листовок на русском языке, 2100 — на армянском, 1000 — на грузинском. Помимо этого, листовки были выпущены Бакинским комитетом РСДРП — на трех языках.

26 апреля стачечный комитет обнародовал воззвание к рабочим, которое призывало всех принять участие в предстоящей демонстрации. Тогда же появились листовки на азербайджанском языке.

Демонстрация 27 апреля отличалась от предыдущих тем, что в ней приняли активное участие рабочие-азербайджанцы.