Подпольный обком действует

В Москве в это время действовал Украинский штаб партизанского движения, фактическим руководителем которого был Никита Сергеевич Хрущев. Несмотря на большую работу, которую он проводил как член Военного Совета юго-западного направления, а затем Воронежского и 1-го Украинского фронтов, товарищ Хрущев непосредственно руководил партизанским движением на Украине. Начальником штаба партизанского движения являлся товарищ Строкач. Кроме того, в Москве действовал Центральный штаб, начальником которого был секретарь ЦК КП(б) Белоруссии товарищ Пономаренко. Штабы были подчинены Климентию Ефремовичу Ворошилову.

Здесь, в Москве, встречаясь с работниками Центрального Комитета партии и партизанских штабов, я увидел, как велики партизанские силы, какой гигантский размах приобрело народное сопротивление в тылу врага. И, что, может быть, еще важнее, я увидел и почувствовал, что в общей сумме вооруженных сил государства партизанское движение занимает очень значительное место, что оно планируется и направляется Центральным Комитетом ВКП(б).

В армии роты, полки, дивизии, фронты повседневно чувствуют соседство других рот, дивизий, фронтов, единство не только целей, но и действий. Партизанские отряды, всегда разобщенные, всегда окруженные врагом, часто преувеличивают свое одиночество. Радио и авиация — вот и все, что связывает их с Большой Землей, с армией. Нити этой связи легко рвутся, и тогда-то уж одиночество кажется полным.

В Центральном и Украинских штабах я познакомился с высококвалифицированными офицерами, повседневно и оперативно работающими с далекими, затерянными в лесах партизанами. Поговорив со Строкачем и Пономаренко, я узнал, что, когда мы потеряли связь с Москвой, это было не только нашим несчастием.

В Москве волновались не меньше нас. Поиски были обоюдными. Но мы только слегка попискивали, когда находили радиопитание, а Москва круглосуточно посылала в эфир тревожные сигналы. Просила другие отряды, военных разведчиков, подпольщиков: «Сообщите, где Федоров?»

Я узнал, что инженеры думают изо дня в день над специальными видами партизанского вооружения, конструируют мины, глушители для огнестрельного оружия. И если бы мы не потерялись, то получили бы кое-что из оригинальных новинок.

Я узнал, что тысячи добровольцев со всех концов страны шлют в Москву заявления — просят, а некоторые даже требуют: «Направьте нас к партизанам». Нет, не только украинцы и белорусы, которым хотелось участвовать лично в борьбе за освобождение родных областей. Такие заявления приходили от людей всех или почти всех национальностей СССР.

Все эти заявления в партизанских штабах систематизировались, люди, их приславшие, изучались. И многим, очень многим, после проверки, посылали вызов в Москву.

Я узнал, наконец, что в Москве есть специальный партизанский госпиталь. Сотни наших товарищей по борьбе во вражеском тылу уже вылечились там и улетели обратно, в свои отряды…

Прямо скажу, в Москве мое партизанское самоуважение очень повысилось. Особенно после того, как товарищи Пономаренко и Строкач показали кое-какие суммарные цифры. Познакомили с некоторыми общими итогами партизанской борьбы. Дух захватывало от этих цифр. Публиковать их, разумеется, пока не следовало. Но мне очень захотелось поскорее увидеться с товарищами, рассказать в отрядах, что такое партизанское движение.

Да, именно так, рассказать партизанам, что такое партизанское движение. Об этом они знали очень мало. Только то, что видели и делали сами. А между тем в Москве каждый человек, который узнавал, что я «оттуда», задавал мне тот же самый вопрос: «Что такое партизанское движение? Расскажите подробнее…»

12 ноября 1942 года меня принял товарищ Ворошилов. После того как Пономаренко меня представил, Климентий Ефремович пожал мне руку и сказал:

— Садитесь. Доложите и возможно подробнее.

* * *

Я докладывал больше двух часов. В сущности это был не доклад, а живая, непринужденная беседа. Атмосферу непринужденности создал сам Климентий Ефремович. В самом начале беседы, обратившись к генералам и полковникам, которые тут присутствовали, товарищ Ворошилов сказал:

— Должен вас предупредить, что товарищ Федоров не военный специалист, а секретарь обкома. В некоторых специфически военных вопросах он имеет право на ошибки.

Я постарался, конечно, не очень широко пользоваться данным мне правом. Вопросов Климентий Ефремович Задал множество. И хотя готовился я к докладу долго и серьезно, некоторые из них застали меня врасплох.

Когда я кончил докладывать, Климентий Ефремович поднялся из-за стола и, внимательно, испытующе глядя мне в глаза, сказал:

— Вы, вероятно, понимаете, что в Сталинграде сейчас решаются Судьбы войны и что… в недалеком будущем фронт приблизится к вам. Наступление Красной Армии будет стремительным. Думали вы над тем, как должна измениться ваша партизанская тактика в условиях Широких наступательных действий Красной Армии? — Не дав мне ответить, он продолжал: — Ваша помощь будет очень нужна Красной Армии.