Подпорченное яблоко

Лоррейн ничего не понимала. Почему Стенли хочет ехать туда, где красивый вид? Она посмотрела на Гиббонса, но на лице старого краба застыло осуждающее выражение. Кремень, а не человек. Ну и пошел он к черту.

Когда фургон въехал в Хайте, фон в динамике снова изменился. Теперь звуки напоминали беседу двух разных фонов. Она изо всех сил прислушивалась, пытаясь разобрать слова, но ничего не получалось.

Внезапно все заглушили помехи. Лоррейн с отчаянием подумала, что они снова потеряли Майкла, и на сей раз навсегда. Но, когда Живчик свернул на более широкую улицу, шум, напоминающий беседу, возобновился и стал более чистым.

– Я что-то слышу, – завопил Живчик. – Слышу!

– Заткнись! – рявкнул Стенли. – Поезжай к Огден-авеню.

Из океана шума на поверхность вынырнули два слаборазличимых голоса.

– Ты его не знала. Для того чтобы его понять, нужно было хорошо его знать. Мне будет очень не хватать его.

– Дыши глубже. Тебе нужно больше кислорода, говорю тебе.

– Отстань со своим дыханием. Мне нужен мой напарник. Неужели непонятно? Он единственный человек, с которым я мог работать. Не знаю, что мне теперь делать.

– Пожалуйста, послушай меня. Дыши глубже. У тебя сейчас будет истерика.

В голосе Стенли прозвучало изумление.

– Он что, плачет?

Лоррейн не спускала глаз с динамика. В горле у нее стоял ком. Майкл плакал, потому что умер Гиббонс. Почему же у нее не было слез?

– Ты думаешь, ты такая крутая. Ты не понимаешь, что значит потерять такого близкого человека.

– К твоему сведению, я знаю, что значит потерять близкого человека. Ты ведешь себя так, будто ты единственный, с кем это произошло. Это так типично для мужчин. Они всегда думают, что все, что случается с ними, случается впервые.

– Ты сама-то веришь в эту чушь? В эти свои дурацкие обобщения? «Мужчины всегда то, мужчины всегда се». Говоришь, как Жак Кусто о своих долбаных рыбах.

– Ты хочешь сказать, что я не права?

– С тобой бесполезно говорить. С таким же успехом можно разговаривать с картошкой. Ты не хочешь ничего понимать.

Молчание.

– Я как раз хочу понять.

Помехи заглушили женский голос.

Живчик подъехал к тротуару и резким движением поставил фургон на тормоз.

– Пустозвон, сукин сын! Вы слышали этот бред? Клинья подбивает под мою сестру, черт бы его побрал. Умник выискался, сукин сын! Хочет, чтобы его пожалели.

Стенли отмахнулся от него:

– Заткнись, Живчик. Сам не знаешь, что болтаешь.

– Как же, не знаю я. Он пытается соблазнить мою сестру, вот что он делает. Пытается разжалобить ее историей о том, что якобы убили вот этого. – Он показал на Гиббонса. – Ну и сукин же сын! Ну и скотина ты, Майк! Ну и скотина! – завопил он в динамик. – Не слушай его, Джина!

Стенли погрозил ему кулаком.

– Заткнись, или я из тебя кишки выпущу. Дай послушать.

Лоррейн прищурилась, стараясь разобрать голоса своего двоюродного брата и этой женщины, Джины. Она пыталась представить себе, где они находятся. Наверное, наедине. Иначе Майк не стал бы так с ней откровенничать. Но если они одни, где же Беллз? Она взглянула на каменное лицо Гиббонса. Интересно, о чем он думает? Майкл открыл свои чувства к Гиббонсу Джине Дефреско. Почему же она, Лоррейн, не может выразить свои?

Она заглянула в пассажирское окошко. Со своего места ей были видны проплывающие очертания верхней части Манхэттена. Из-за скошенной крыши «Ситикорп-центра» пробивались лучи солнца. Многоквартирные дома на Вэст-Сайде отбрасывали длинные-полуденные тени. На берегу реки со стороны Джерси-Сити ряды аристократических особняков постепенно сменялись зданиями складов, фабрик и кирпичными строениями за деревянными заборами в бедной части Хобокена. Господи, ну где же могут быть Майкл и Джина? Угрожает ли им опасность?

Лоррейн вздохнула и уронила голову на грудь. Черные носки туфель Гиббонса блестели в темноте, и она уставилась на них, пережевывая свою вину. Она ведь беспокоится о Майкле. Почему же не может так же беспокоиться о Гиббонсе?