Подражание королю

— Ну… — Павлуша отложил ложку в сторону и судорожно потер свои пухлые маленькие руки где-то под подбородком, сразу сделавшись похожим на мелкого. плотоядного динозавра. — Первое время можно, конечно, перебиться тем, что удастся выручить за квартиру. В конце концов, это не меньше двадцати пяти тысяч. С расходами на переезд можно протянуть год. Моим трудоустройством обещает заняться агентство…

Сабина Георгиевна изобразила на лице глубокое восхищение.

— Блестяще! — воскликнула она. — Ну а со мной как вы намерены поступить?

Чужой собственностью вы уже распорядились. Каковы же дальнейшие ваши планы? Что ты молчишь, Евгения?

Младший Романов, до которого только сейчас дошло, что разговор нешуточный, толкнул мать в бок и громко спросил:

— Слышь, ма, это они всерьез?

— Отстань! — раздраженно бросила мать. — Да. И помолчи пока, пожалуйста.

— Ура, мы едем в Америку! — завопил младший, брыкаясь под столом. — Ну, класс! Ни фига себе!

— Николай! — фальцетом выкрикнул Павел Николаевич. — Выйди из-за стола!

И дай нам поговорить наконец.

— О чем же тут говорить? — удивилась теша, выпрямляя спину и делаясь окончательно похожей на машину правосудия. На щеках ее вспыхнул бодрый румянец.

— Какое я имею ко всему этому отношение?

— Сабина Георгиевна! — простонал Павлуша. — Выслушайте же меня!

— Не стану! — отрезала теща. — Ни сейчас, ни потом никуда я отсюда не поеду. К тому же я терпеть не могу Америку. Двести миллионов провинциалов, занятых только собой! Нечего нормальному человеку там делать. А телевидение…

От одного их телевидения с ума можно сойти… Я не знаю, о чем вы думаете, если решились на такое. У вас ни гроша за душой, вы, Павлуша за всю сознательную жизнь ни дня не занимались делом, у тебя Евгения, нет профессии, а теперь вы собираетесь куда-то ехать? Смешно слушать!

Павел Николаевич молчал, лицо его отражало мучительную работу мысли.

Младший Романов полез из-за стола, стуча пудовыми кроссовками, и потревожил Степана, до этой минуты не подававшего признаков жизни. Пес завозился и глухо рыкнул, предупреждая, что находится в боевой готовности.

— Хорошо, — проговорил наконец Павлуша. — Я Вижу, что вы не хотите нас поддержать…

— Я еще в своем уме, — заверила теща. — Все ваши аргументы — полная чушь. Вы оба — вы, Павлуша, и моя слабоумная дочь — жертвы системы. И никакая Америка вам не поможет. — Она тряхнула головой и засмеялась.

— Извини, мама, но если говорить о жертвах… — вдруг подала голос Евгения, но Сабина Георгиевна смерила ее коротким взглядом, от которого та сейчас же увяла, и повторила:

— Жертвы системы. Разве нет?

— Оставьте в покое систему, Сабина Георгиевна, — ожесточаясь, потребовал Павел Николаевич. — Допустим, вы не согласны на переезд к нам через несколько месяцев. Тогда я предлагаю реальный вариант, который наверняка всех устроит. Мы продаем эту квартиру и приобретаем для вас со Степаном скромную, но приличную однокомнатную. С телефоном и удобствами. Остаток денег позволит нам спокойно уехать. Вы ведь не хотите сказать, что не в состоянии обходиться без нас?

— Не хочу, — легко согласилась теща. — Но с какой это стати, Павлуша?

Ради чего я должна отдавать эту квартиру? Чтобы вы осуществили свою безумную идею?

— Сабина Георгиевна. — Голос Павла Николаевича принял торжественно-мрачный оттенок. — Вы должны подумать о будущем своего внука!

Теща ехидно усмехнулась.

— Я и так каждый день о нем думаю. С ужасом. И тем не менее съезжать из этого дома никуда не собираюсь. К тому же и Степан здесь прижился — а ему угодить не так-то просто.

— При чем здесь Степан!.. — взревел Павел Николаевич. — Тут вопрос жизни и смерти, а вы с вашим псом!..

Теща невозмутимо созерцала его корчи. Дождавшись, когда Павлуша умолкнет, она сухо заметила:

— Вы скверно информированы, мой дорогой. Да будет вам, известно, что в вашей Америке ради бытовых удобств собак поголовно стерилизуют. Кроме тех, что живут в питомниках. И вы посмели вообразить, что я соглашусь на такое чудовищное насилие над живым существом?

Павел Николаевич с шумом выдохнул воздух и слепо зашарил по столу в поисках ложки.

— Это какой-то театр абсурда… — вдруг с ненавистью проговорила дочь и заплакала, не закрывая враз покрасневшего и распухшего лица…

Теперь, когда документы были у них на руках, проблема продажи квартиры действительно стала для Павла Николаевич вопросом жизни и смерти. Реализация всего их имущества не позволила бы оплатить даже стоимость одного-единственного авиабилета. В долг такую сумму никто не даст, в особенности зная о предполагаемом отъезде. Да и без всякого отъезда Павлуша в разных местах по мелочи задолжал долларов семьсот, их еще предстояло каким-то образом возвращать.

Мысли об этом терзали его беспрерывно, он исхудал, пухлые щеки в обрамлении как бы позеленевшей бородки болтались, как пустые мешочки, а воспаленные глаза сухо горели. Вдобавок Павла Николаевича на нервной почве достал какой-то аллергический насморк, который продолжался весь февраль и первую декаду марта, окончательно доведя его до умоисступления.