Подражание королю

Господи, пришло ему в голову, теперь все пойдет по-другому, он перестанет пугаться даже шарканья собственных шлепаццев, и никто — понимаете: никто! — не посмеет запрещать мальчишке слушать эту чертову рэповину, кроме отца. Потому что право на это имеет только глава семьи…

Комнату Сабина оставила открытой, и он не без трепета переступил порог.

Балкон был открыт, кресло сложено, а постель убрана — значит, их высочество встали в добром здравии и планировали весь день провести на ногах. В беспорядке лежали лишь книги, а в остальном — та знакомая смесь педантизма и девической рассеянности, всегда царившая в комнате тещи.

Как и предполагалось, ящик письменного стола оказался по-прежнему заперт, однако Павел Николаевич был к этому вполне готов. Прежде чем приступить к делу, он посетил туалет, а на обратном пути, в прихожей, заблокировал замок входной двери.

Объяснять жене или кому бы то ни было свои поступки не входило в его планы.

Ящик поддался сразу. Первым делом он вернул на место паспорт Сабины, решив пока остальные документы не трогать. Содержимое ящика было тем же, что и в момент первой ревизии, однако пачка .зеленых двадцаток отсутствовала.

Это осложняло ситуацию, и Павел Николаевич, задвинув ящик на место, приступил к поискам денег.

Гильотина могла спрятать доллары где угодно в доме, поэтому искать их сейчас — лишь потратить время и истрепать себе нервы вконец, решил Павел Николаевич, заглянув к теще в шкаф, в плоский чемоданчик на антресолях и порыскав на балконе. Вместо этого он изъял из паспорта кредитную карточку и запер ящик стола — теперь уже ключом, который во время поисков денег обнаружил в кармане теплого халата Сабины Георгиевны.

Выйдя в прихожую, он вернул на место стопор замка и отправился на кухню.

На полпути его остановил резкий телефонный звонок.

Павел Николаевич даже присел от неожиданности, а затем, не разбирая дороги, метнулся к аппарату и схватил трубку. Ладони сразу же стали мокрыми.

В трубке шуршало, доносился уличный шум.

— Я слушаю, — сказал Романов. — Говорите!

— Готово, — произнес знакомый голос на другое конце провода, Романов молчал, дыша в микрофон.

— Я говорю — готово, — повторил голос. — Ты меня понял?

— Да-да, — быстро сказал Павел Николаевич. — Понял…

— Тогда порядок.

Трубку повесили, и на секунду Романову показалось, что воздух в квартире стал вязким, будто глицерин, и пахучим, как в тропиках. В ушах шумело, и этот звук напомнил ему гул отдаленного океанского прибоя.

В десять тридцать пять жена застала его на кухне, поглощающим яичницу с остатками гречневой каши. Муж восседал за столом, выложив на него локти, аппетитно чавкая и уставившись в свернутую пополам газету.

— Ты дома? — обрадовалась она. — И никуда не уходишь?

Он мотнул головой, словно отгоняя муху.

— Мне удалось купить отличную рыбу. Поможешь почистить, Павлуша?

Павел Николаевич брезгливо покосился на скрюченные промороженные тушки, которые жена вывалила в мойку вместе с немытой посудой.

— Уйду сразу же после обеда, — сообщил он, придвигая к себе чашку с остывшим чаем.

— Сколько народу на рынке! — продолжала Евгения Александровна, разгружая сумку. — Поразительно: все плачутся, что нет денег, однако торговля идет вовсю… Я купила до списку все из того, что ты мне дал, осталась мелочь, несколько сотен… Между прочим, даже Степану прихватила с полкило говядины, обрадую маму. А кстати, где она, что-то ее не слышно?

— Понятия не имею, — пожал плечами Романов. — Когда я возвращался домой, она гуляла с собакой. Погода-то вроде получше… Так что ты там мне навешиваешь, Евгения? У меня времени в обрез, я хочу до обеда заняться переводами… Что мне делать с этой… с рыбой?

— Я сама, Павлуша, иди, — засуетилась жена, — управлюсь и без тебя.

Весьма довольный таким оборотом, Павел Николаевич вальяжно удалился.

Однако около часу дня жена осторожно поскреблась в его дверь. Он придвинулся ближе к столу, встряхнул головой, сбрасывая остатки дремоты, и перевернул страницу книги.

— Да! — внятно произнес Павел Николаевич. Евгения вошла с озабоченным лицом.

— Павел! — начала она. — Мама до сих пор не вернулась…

— Ну и что? — как бы не придавая особого значения этому обстоятельству, небрежно произнес Романов. — Застряла где-нибудь, погодка-то… — Он взглянул в окно и осекся — там сеялся дождик вперемежку с крупой и задувало так, что вздрагивали стекла. — Забежала небось к соседям.

— Я звонила Плетневым, — сказала Евгения Александровна, грузно опускаясь на диван. — Нету. Потом спустилась вниз, спросила у дежурного. Этот парень, который живет под нами, сказал, что видел ее только утром, когда мама выходила со Степаном.

— Женя, ты как младенец… Твоей матери все что угодно может прийти в голову. Уже не раз бывало, когда она…

— Нет! — перебила мужа Евгения Александровна. — Она должна была вернуться домой после прогулки хотя бы для того, чтобы поесть. И между прочим, она ушла в старой куртке поверх спортивного костюма, и если бы ей действительно захотелось пройтись, она бы оделась потеплее. Мне что-то не по себе.