Подражание королю

Погубил меня, как водится, длинный язык. Я проболтался руководителю практики, что довольно сносно печатаю на машинке и владею компьютерной грамотой, и был за это жестоко наказан. Вся документация специальной следственной группы по делу о тройном убийстве обрушилась на меня, как плита перекрытия при землетрясении. Я был придан в качестве «технического персонала» спецгруппе и получил все шансы обзавестись любой из профессиональных болезней машинисток и компьютерных наборщиков — от геморроя до туннельного кистевого синдрома, И во всех этих мегабайтах текстов, которыми я засорял свои мозги, смысла содержалось не больше, чем в упомянутой железобетонной плите, потому что наш парень по всем параметрам переигрывал следствие. В его действиях не усматривалось явных мотивов. Он мог остановиться и на месяцы и годы лечь на дно, как нередко поступают серийные убийцы, и тогда достать его не было бы никакой возможности. Он был, так сказать, логически неуязвим, потому что его логика отличалась от логики следствия примерно так, как новенький «феррари» от велосипеда «Украина».

К тому же он ни разу не ошибся, потому что принадлежал к тому типу убийц, которых называют «организованными». Это означало, что он вел вполне нормальный образ жизни, был опрятен и собран, обладал довольно высоким интеллектом, был контактен и способен вызвать симпатию. Статистически к этой разновидности относятся люди не старше тридцати пяти. И самое главное — ни один из них не останавливается до тех пор, пока им не помешают, потому что потребность убивать у них равносильна потребности обычного человека в воде. При этом никакой ненависти к своим жертвам они не испытывают; убийство для них — всего лишь способ разрешения собственных внутренних проблем.

Но мне-то от этого легче не становилось. После случая с Капитолиной производство бумаг в прокуратуре достигло неслыханных масштабов, я зашивался; к тому же на мне висела работа, суточные дежурства, что называется «сутки-трое», и мне приходилось без конца изворачиваться и переносить рабочие дни, сдвигая их на выходные, в результате я не высыпался и нервничал.

Дошло до того, что даже на идиотские замечания руководителя практики следователя Гаврюшенко по поводу серьги у меня в ухе, пряди на выстриженном затылке и спецназовских ботинок, которые громыхали по ободранному паркету следственного отдела, я уже не огрызался, а только вздыхал и вяло кивал, усаживаясь в восемь пятнадцать за монитор допотопной «трехсотки» с мыслью, что в иные минуты тоже вполне способен на немотивированное убийство.

В особенности если под руку подвернется средних лет работник прокуратуры с претензиями на остроумие и солидным стажем работы.

Глава 2

На этом фоне к концу марта окрепло и мое намерение уйти с работы.

Причем настолько, что я как-то сразу успокоился. Вместе с этим и планы на лето приобрели конкретные очертания. После сессии я постановил ехать к родителям и уговорить отца окончательно перебраться ко мне вместе с мамой. Встретив с ними Новый год, я понял, что кто-то из нас все-таки должен положить конец неопределенности, вызванной состоянием матери. Я хорохорился изо всех сил в те два праздничных дня, избегая смотреть на ее неузнаваемо похудевшее лицо, где прежними остались лишь глаза, в которых, правда, теперь навсегда поселились испуг и сострадание к нам обоим. Мы с отцом молча много пили. Невеселые получились проводы високосного года, а через неделю после моего отъезда матери сделали очередную операцию…

Моя работа давала возможность об этом поразмыслить, поскольку заключалась в круглосуточных дежурствах в подъезде нашего шестнадцатиэтажного дома в качестве не то вахтера, не то охранника. Уже около года я совмещал эту должность с учебой в институте, зарплату мне и моим трем коллегам выплачивал «совет кондоминиума», как пышно именовал себя теперь бывший домовый комитет, но основной доход приносила асфальтированная площадка у подъезда, где автовладельцы оставляли на ночь свой транспорт — разумеется, за определенную плату, но с гарантией найти свой «опель» или «восьмерку» утром целыми и невредимыми. Поспать в часы дежурства практически не удавалось, зато мой заработок вдвое превосходил расходы — правда, только потому, что я человек неприхотливый.

Однако долгосрочные прогнозы собственной жизни я все-таки связывал с окончанием института и профессией юриста — что-нибудь вроде специализации в области интеллектуальной собственности. Вместе с тем давало себя знать и одиночество, которое я нередко ощущал очень болезненно.

Вот и сегодня, сидя с восьми утра за ограждением своего поста, я слепо ползал взглядом по бумажкам из прокуратуры, которые должны были стать основой для стопятидесятистраничных «Материалов учебно-производственной практики».