Подрядчик (СИ)

– Жди здесь, – небрежно бросил он таксисту, и захлопнул дверь перед его носом. – Проходите, Алексей Сергеевич, проходите, – произнес громила подозрительно шелковым тоном, обращаясь уже ко мне. – Курточку снять не желаете? Да что вы! Не разувайтесь! Может, водочки, коньячку?

Говоря все это, Фима, бережно поддерживая меня под локоть, вел по квартире. В комнате, обставленной по советским меркам совсем недурно – чешская стенка, финский ковер на стене, кожаный диван с двумя креслами вокруг журнального столика с початой бутылкой водки, открытой банкой огурцов, горкой куриных косточек и парой стопок. В углу расположился цветной телевизор, и, подумать только – видеомагнитофон! На экране, в ужасающей записи, со "снежком", Роджер Мур в роли агента 007, в очередной раз спасал мир. В одном из кресел сидел ужасающе худой, такой же лысый, с оттопыренными ушами, с шеей, как у быка хвост, второй жулик, внешне – почти полный антипод Фимы.

– Скелет, – хозяин кивнул головой. – Пойди, покури. Дай, люди пообщаются, – подмигнул он.

Тот, пошатываясь, поднялся с кресла, и, со вздохом кивнув, покинул комнату. Громила тяжело опустился в кресло у окна, жестом пригласив занять место напротив. И здесь я совершил вторую ошибку – занял это кресло, оказавшись спиной к двери.

– Курс вы знаете? – с улыбкой спросил Фима, доставая из тайника в кресле банковскую упаковку рыжих червонцев. Мы их в свое время называли "лысыми". Почему? Кто хоть раз видел советский червонец – тот меня поймет – именно он был единственной купюрой с изображением бюста Ленина, рискующей оказаться в руках десятилетнего ребенка. – Восемьдесят копеек за доллар. Сколько меняем?

– Какие восемьдесят копеек? – возмутился я. – С утра курс двадцать четыре рубля с копейками был!

– Да побойся Бога! Двадцать рублей за доллар – и ни копейки больше!

– Хрен с тобой, – ответил я. – Тысячи рублей за глаза.

– Тысяча – так тысяча, – согласился бандит, глядя куда-то поверх моего плеча.

Я инстинктивно начал разворачиваться, но не успел – в затылок уперлось что-то твердое и холодное. В меня еще ни разу не такали стволом пистолета, но я, почему-то, догадался, что это он и есть.

– Что, падла легавая, не ждал? – оскалился жулик. – Думал, я поверю, что какой-то лошара такой пресс гринов на кармане таскает?

Да, блин, было же время… когда каждый, у кого в кармане больше пятидесяти рублей уже считался миллионером – то есть врагом Советской Власти. А, если врагом не был – то, значит, работал на нее. Угораздило же меня так встрять!

– Здрасти, приехали, – вздохнул я. – А теперь-то что?

– Теперь мы поменяем тебя на автобус, который довезет нас до Кубы, – ответил из-за спины тонкий, писклявый голос, видимо, принадлежавший Скелету.

– Так братцы… – я осторожно, чтобы не спровоцировать стрелка, навалился на спинку кресла, и каким-то там по счету позвонком почувствовал рукоятку Беретты, заткнутой за пояс. – С пересадкой придется ехать-то… где-то в районе Атлантического океана.

– Вот попандос, Акимыч! – снова пропищал тощий. – Я же говорил, что это – в Бразилии.

– Не парься, Скелет, – отмахнулся Фима. – Сейчас Алексей Сергеевич поделится с нами капустой, и все будет ништяк. Чего зенки-то вылупил? – обратился он уже ко мне. – Лопатник доставай.

И тут я понял смысл этого развода. Ну конечно! Стрелять здесь, в квартире, где оба жулика уже засветились – никто не будет! КГБ в те времена работала на раз – на два бандиты уже смотрели на юг из окон где-нибудь на Новой Земле. Лоховская разводка. Пожалуй, только у законченного совка штаны от такого наезда наполнятся, у тех же, кто жил в веселые девяностые, нервы отштампованы из 120-миллиметрового дюралевого бронированного листа – как лобовая броня у танка.

– Тихо, братцы, тихо! – развел я в стороны руки, цепляя носком ботинка нижнюю полочку журнального столика. – Сейчас я достану лопатник, отдам его вам, и тихо уйду – договорились?

Громила подался вперед, стрелок тоже расслабился – давление ствола шпалера на затылок уменьшилось. Замерев на мгновение, еще раз просчитав в голове ситуацию, я поддел носком столик и зафутболил его в Фиму. Зазвенела, падая на пол посуда. Рука же, действуя независимо от головы, достала из-за пояса ствол, и я, не разворачиваясь, через плечо, наугад, выпустил четыре маслины. Голова взорвалась острой болью, в ушах зазвенело. Еще бы! Бабахнуть прямо у себя над ухом! Я не услышал – почувствовал – удар тела об пол. Хотя… какого там тела – полмешка картошки.

Столешница, ударившись об лоб жулика, раскололась пополам. Фима, слегка ошарашенный напором, уже начал подниматься с кресла, протягивая ко мне свои огроменные ручищи. Вот это оружие пострашнее пистолета! Мгновенно сменив линию прицела, я еще дважды нажал на спуск. Но громила не остановился – лишь глаза его стали шире и круглее. Последний выстрел ушел в потолок – бандит налетел на меня и сбил вместе с креслом на пол. Вот, кажись, мне и хана…