Подробности жизни

Минер — это и охотник и лиса в одно и то же время. «Знаете, как ставит охотник капкан на лису? — говорил как-то на занятиях командир роты, кадровый сапер, воевавший еще в финскую. — Вот послушайте. Находит он лисий след, вырезает пласт снега с отпечатками кумушкиных лапок, ставит капкан и прикрывает его тем же пластом со следами. Потом все заметет, как это лиса своим хвостом делает, — и ушел… Вот так и мы, товарищи саперы, должны ставить свои мины».

Следом за Сорокиным, на расстоянии видимости, передвигался, шурхая по снегу, Джафаров, впереди, с отступом в полтора метра, тянул свою линию Рылов. Его тоже видел и слышал Сорокин. Так было решено: каждый ставит свой ряд — и сразу создается минное поле в три ряда. Но при этом, конечно, надо все время видеть друг друга, чтобы не наползти на мину соседа.

Немцы помогали видеть.

Они, правда, и постреливали — вдоль реки и с боков, вперехлест, но не азартно, не нервно, а просто так, для своего немецкого порядка, и пули пролетали все-таки повыше лежащего человека, так что они не очень мешали работать. Редко-редко пули ударялись в снег поблизости, и тогда уж приходилось замирать со снаряженной миной в руках. Замирать и не дергаться. Дело не только в том, что тебя могут заметить, но и в том, что, испугавшись, ты можешь нечаянно сдавить мину, и тогда здесь не нужен будет никакой враг — сам себя прикончишь или покалечишь.

У минера всегда и во всем своя особая доля. Он и пугаться должен по-особенному. Так сказать, спокойно пугаться, не дергаясь, а лишь замирая. Никаких инстинктивных движений, пока у тебя в руках мина. Иначе это и будет та единственная и последняя ошибка, которая дана саперу на всю войну, да и на всю жизнь. Одна, но с бесконечным числом вариантов и неожиданностей. Тут впору бывает подумать: да возможно ли, в конце концов, все эти варианты предусмотреть, от всего уберечься?

Оказывается, все-таки возможно. Вот же ползает человек между двумя смертями и месяц, и два, и вот уже второе полугодие войны пошло…

Жаль только, что на войне случаются такие ситуации, от которых не в силах уклониться и уберечься даже самый осторожный и расчетливый человек.

Наверно, что-то именно, вот такое и случилось в эту ночь с Джафаровым.

Когда Сорокин подполз к нему после взрыва, Джафаров лежал, уткнувшись лицом в снег и подобрав под себя руки. Содрогался от прерывистых стонов. А над ним то и дело проносились с шумом и сверканием трассирующие пулеметные очереди. Немец точно направил пулемет на взрыв и стоны и бил, не жалея боеприпасов.

— Что с тобой? — шепотом спросил Сорокин и положил руку на затылок Джафарова.

— Мина взорвался… Пуля попал…

Немец как будто и разговор этот услышал, потому что сразу же выпустил длинную устрашающую очередь, которая не оставила Сорокину и Джафарову даже пяти лишних сантиметров жизненного пространства. Нельзя было не только приподняться, но и пошевелиться, чтобы достать перевязочный пакет. Возник очень низенький потолок из светящихся пуль.

— Ты только потише, Джафарыч, — попросил Сорокин, придвинувшись лицом к самой его ушанке. — Я тебя сейчас переверну на спину, ладно?

— Рука… рука… — простонал Джафаров.

— Я понимаю. Ты потерпи.

Перевернув Джафарова на спину, чтобы поберечь, насколько возможно, его руку, Сорокин попытался тащить его за воротник полушубка. Но было очень трудно упираться валенками в гладкий твердый снег — они просто елозили по насту, и никакого толку. Да и Джафаров с каждым движением-дерганьем все глубже сползал в полушубок. Пришлось потуже затянуть на нем ремень, а самому переползать на четвереньках, не считаясь с низко пролетающими пулями.

Немцы, наверно, решили, что засекли в нейтральной зоне нашу разведку. Стали бросать больше ракет. Сделалось совсем светло. Казалось, что немецкий пулеметчик совершенно отчетливо видит двоих медленно ползущих русских и только играет с ними до поры до времени. Захочет — и срежет в один момент.

Джафаров тоже помогал немцу своими стонами.

— Ты терпи, Джафар! — шептал Сорокин, уже не упрашивая, а сердясь.

— Больно мне! — жаловался тот.

— Все равно терпи. А то если и меня подстрелят, кто тебя дальше потащит?

Джафаров притих на время, но совсем не стонать, как видно, уже не мог.

Наши пехотинцы не отвечали на немецкий огонь, боясь побить своих. Хорошо могли бы поддержать саперов минометчики и артиллеристы, но они теперь получали по три снаряда на батарею в сутки. Зато немецкие минометчики уже начали прощупывать нейтральную зону неторопливыми спросонья залпами.

— Ты потерпи, Джафарыч, — шептал Сорокин, не сильно заботясь о том, слышит его раненый боец или нет. — Надо тихонько, и мы тогда благополучно доберемся до траншей, а там тебя сразу перевяжут и отправят в госпиталь…