Подростки

В оставшиеся полчаса Федор Лукич читал нам нотацию о том, что ему не понятно, как это в атомный век ученику может быть скучно на уроке физики и о чем думают такие вот лоботрясы: ведь жизнь потребует от них прежде всего знаний, и не всякому удастся отсидеться за папенькиной спиной. Если эти слова как-то относились к Оськину, то, видимо, учитель сказал их впопыхах, по ошибке. Потому что Оськин за папиной спиной никак не мог отсидеться. Многие в классе уже знали, что отец у него инвалид, а заработка матери едва хватает на то, чтобы как-то сводить концы с концами.

Как бы то ни было, но уже на следующей перемене разразился скандал. Бегала по коридорам взволнованная Ольга Федоровна, то в один, то в другой класс заглядывала старшая пионервожатая. Искали Оськина. Когда его наконец нашли, оказалось, что он сидел в пустом спортивном зале и, уткнувшись носом в оконное стекло, смотрел на шоссе, по которому один за другим проносились спешившие на ближайшую стройку самосвалы.

— Оськин! — в сердцах крикнула Ольга Федоровна. — Горе мое, что ты тут делаешь?

Оськин оторвался от окна и спокойно ответил:

— За полчаса двадцать самосвалов с цементом прошло. А обратно идут все пустые. Непроизводительный труд!

— Оськин! — всплеснула руками Ольга Федоровна. — Разве ты затем в школу пришел, чтоб самосвалы считать? Ведь этим можно заняться и на улице! А в школе…

Но Оськин не дал ей договорить. Он медленно побрел к двери со словами:

— На улице! Если вы хотите, я могу и на улице. Я как-то сразу и не догадался.

Ольга Федоровна схватила его за рукав и потащила в учительскую. Оськин не сопротивлялся. На вопрос директора, почему он ушел из класса, невозмутимо ответил:

— Скучно.

— Разве ты все знаешь, что рассказывал учитель? Или ты считаешь науку для себя бесполезной? Тогда зачем ты пришел в школу?

Из всей этой речи Оськин запомнил только первую фразу и ответил:

— Знаю.

Федор Лукич, услышав этот ответ, так и подпрыгнул на стуле:

— Знаешь? Ты знаешь, что я рассказывал на уроке?

— Знаю, — упорствовал Оськин.

— А ну повтори!

Оськин, глядя в потолок, слово в слово повторил всю первую часть урока.

— А дальше?

— Дальше я ушел. Скучно стало.

Федора Лукича трудно было удивить, но тут он удивился.

— Послушай, Оськин, — сказал он. — У тебя же хорошая память. Что же ты дурака валяешь? Ведь с твоей памятью прямая дорога в академики.

— Скучно, — протянул Оськин.

Так от него ничего и не добились.

Зато на мне чудачества Оськина отразились самым непосредственным образом. В учительской было принято решение переизбрать старосту класса. Ольга Федоровна утверждала, что она ничего не может поделать, когда староста не поддерживает ее, когда ей не на кого опереться в классе. И когда речь зашла о кандидатуре нового старосты, тут Нинка и сыграла коварную роль. Она назвала меня.

Кандидатуру дружно поддержали. Даже Света сказала, жеманно поводя плечами:

— Конечно, я не гожусь в старосты. Никто меня не хочет слушать. Каждый кричит свое. И получается, как в басне, не помню уж чьей, когда лебедь рвется в облака, рак пятится назад, а щука лезет еще куда-то. А у Сережи авторитет. Он и ударить может в случае чего.

Против меня выступил только один Оськин.

— Ударить… — проворчал он. — Это еще поглядим.

В общем, меня избрали почти единогласно. Оськин не голосовал ни за, ни против. И на другой же день начались мои злоключения. На уроке географии Оськин уснул. Как он потом уверял, он сам не заметил этого. Положив голову в ладони, слушал, слушал, и показалось ему, что он путешествует по дальним странам. Когда очнулся, ошалело смотрел по сторонам и никак не мог понять, что случилось и над чем класс хохочет.

— Ты, Оськин, со всеми удобствами устроился, — строго посмотрела на него учительница.

— Да не спал я вовсе, — крикнул Оськин. — Заслушался. То ругают, что не слушаешь, а то…

Он обиженно отвернулся, но повторять, о чем шла речь на уроке, отказался. И вдруг вскочил со скамьи, с вызовом в голосе сказал:

— Разрешите выйти.

— Куда тебе?

Оськин упрямо крутит головой:

— Ну, надо.

Учительница решила перехитрить его.

— Посиди, Оськин, — сказала она. — Может, что-нибудь да запомнишь.

Я со своего места погрозил Оськину кулаком: гляди, мол, утихомирься, сорвешь урок, перед классом ответишь. Но Оськин твердил свое:

— Разрешите выйти. Живот схватило.

Я напряженно смотрел на учительницу: какое примет она решение? А она смотрела на нас, на своих учеников. И принесла в жертву Оськина: зачем отнимать время у тех, кто хочет учиться? Отворачиваясь к доске, она бросает через плечо Оськину:

— Иди.

Я негодую. Кому пришло в голову выбрать меня старостой? Жил я в свое удовольствие. И отвечал только за себя. А теперь вот возись с этим Оськиным.

Вечером собрался актив класса. Комсомольцы, председатель совета отряда судили, рядили. Предложения самые различные. Одни советуют прикрепить к Оськину отличника учебы. Пусть подтянет. Но тут же слышатся возражения:

— Чего его тянуть, если он учиться не хочет?

— А что, рукой на него махнуть, пусть тонет?

— И махнуть. Что у нас, детский сад, что ли?

Были и такие предложения: