Подростки

Раннее утро. Снег еще не везде стаял. Он лежит на широком поле испытательного участка, сверкающий, льдистый. Но уже кое-где отчетливо видна трава. Бесстыковые рельсы с компенсационными вставками и резиновыми прокладками влажно блестят, и кажется, что они туго натянуты на темную оттаявшую гряду полотна, подбитую щебеночным балластом. На бетонных шпалах — лужицы, и они тоже поблескивают: в них отражается солнце.

Тепловоз, который вывел СЛОК на исходный рубеж, сдал назад, мигнул прожектором, пожелал счастливого пути в решающем десятом заезде и затих. На полигоне был пока что единственный прямой участок без разворотов, и СЛОКу приходилось маневрировать с помощью тепловоза.

Включилась внешняя связь с диспетчером полигона.

— Ну что, экипаж? Как вы? — спросил диспетчер будничным спокойным голосом.

— Чарующе… — как всегда, ответил диспетчеру Борис Андреевич… — Разрешите старт?

— Старт разрешаем.

Авиационный инженер включает двигатели. Они были прогреты, готовы к действию. Крутнулись турбины. Поглотители шума удерживают, как могут, рев двигателей. В какой-то степени им это удается. Локомотив застыл, точно самолет на взлетной полосе.

Перед Игорем скоростемер с крупной шкалой. Сегодня, пожалуй, главный прибор.

Будет старт и мгновенное возрастание скорости. Сзади повиснет газовый хвост, который поможет удерживать СЛОК в колее или, как это обозначено у Бориса Андреевича, в отчете, «струя успокаивает боковые колебания, присущие обычному подвижному составу». И напряжение в рельсах будет минимальным: у суперлокомотива нет никаких механических передач, потому что колеса у него просто направляющий элемент, а не сила тяги.

— Занять места! — Команда Чеботарева по внутреннему радио.

Все в своих креслах.

Набирают обороты реактивные двигатели. Авиационный инженер следит за своей секцией приборов. Лицо его кажется невозмутимым, но напряжение выдает лихорадочный румянец и тщательные движения пальцев на тумблерах.

Скользит вдоль крыши горячая струя вместе с брызгами оттаявшего снега. Тепловоз сзади колышется, расплывается в горячих потоках воздуха, теряет очертания. Это видно в боковые отражатели панорамного обзора.

Игорь сидит в кресле. Поддернул рукава у гимнастерки. Такой заезд ему разрешили! Где-то сейчас Прекрасная Елена? Катается небось со своим вагоном по Европе. Али тоже нет. Молчит, не откликается. Однажды, на его слова «мне терять нечего», сказала: «Потеряешь…» А если он правда ее потерял? И тот день в лесу, когда она постучала Игорю туфлями одна о другую… Игорь пристегнул страховочный пояс. Надел светозащитные очки. Он сила в один Вандыш! Константа!

— Ученые, внимание! — говорит Борис Андреевич. — Сейчас пошлепаем.

Игорь смотрит на светофор. На переднем стекле локомотива висят тихие, спокойные капли. Они едва движутся по стеклу от легкого сотрясения локомотива, но через секунду-другую их снесет со стекла…

…Человек в тяжелых сапогах и в ватнике, поверх которого надет оранжевый жилет дорожного рабочего, стоит у края полотна. Он знает, где должен затормозить суперлокомотив после заезда.

Вдалеке над рельсами показывается яркая точка. Она блестит в утреннем солнце: это на дистанции суперлокомотив.

Человек надевает шапку, ждет.

Локомотив встал, осыпаясь искрами и мелкой щебенкой с полотна. Игорь и авиационный инженер отключили двигатели, перекрыли топливопроводы. Только качает поршнями компрессор.

Заработала внешняя связь с диспетчером полигона.

— Какую показали скорость?

— Вплотную к французам, — ответил Чеботарев.

Дорожный рабочий подошел к локомотиву, поднял голову и смотрит на кабину. Кажется, его руки тянутся к поручням локомотива.

В кабину машиниста вышел Чеботарев.

— Это кто? — спросил он.

— Виктор Скудатин.

— Скудатин? — повторил Чеботарев, припоминая.

— Да, — ответил Игорь. — Тот самый машинист. Вернулся из заключения.

Скудатин постоял еще немного, потом медленно отошел от локомотива. «Его корабль утонул», — подумал Игорь и понял, что он не откроет дверь. И теперь, когда Скудатин уходит, не окликнет его.

В кабину вышел Федя Балин.

— Скудатин, — сказал Игорь.

— Я видел, — ответил Федя и тоже смотрит, как Виктор Скудатин уходит от локомотива. Больше Федя не сказал ни слова.

Чеботарев снял вправленную под пластик справку из бюллетеня Международной ассоциации и прямо на пластике крупно красным фламастером написал: «СССР — 310 км/час».

— Разрешите? — Игорь показал на кнопку сигнала.

— Да, — кивнул Борис Андреевич. Лицо его при этом было похоже на лицо спортсмена.

Игорь надавил кнопку, и на все снежное пространство раздался низкий голос суперлокомотива. Игорь не отпускал кнопку, и локомотив гудел. Его сигнал стелился низко по земле, как плотная тяжелая буря.

Когда Игорь отпустил наконец кнопку, опять наступила тишина, и на переднем стекле опять повисли капли, будто свежий березовый сок.