Подросток. Исполин. Регресс. Три лекции о мифологических универсалиях

Темой нашей сегодняшней встречи является так называемый регресс в культуре. Когда я училась в художественной школе, нам показывали знаменитую египетскую палетку Нармера – одно из древнейших египетских изображений. Нам про эту вещь рассказывали, что египтяне не умели… что же они «не умели»? Прежде всего, у бедолаг было очень плохо с пропорциями. Фараон, как вы видите, изображен большим, враг его, если встанет с колен, будет с ростом с фараона, а вот внизу изображены поверженные враги ростом меньше. Еще мы четко видим, что идет фараон и перед ним идут какие-то полководцы, они побольше, фараону где-то примерно по бедро, а простые воины фараону где-то примерно по колено. Что еще египтяне не умели? Египтяне, разумеется, не умели реалистично изображать людей, то есть человеческую фигуру они разворачивали так, чтобы каждая часть тела находилась в наиболее выигрышном ракурсе: голова в профиль, корпус в фас, руки в профиль, бедра в фас, колени в профиль, ступни в профиль. Что характерно, египтяне продолжали это «не уметь» (по-моему, на этом слове уже давно пора смеяться) три тысячи лет, параллельно у них было всё прекрасно с объемной скульптурой, которая восхищает и реализмом, и психологизмом. Поэтому рассуждения о неумении просто смешны. Это нечто совершенно иное.

Вот я училась в художественной школе, нам объясняли, что не умели египтяне. Дальше я стала учиться в университете. В университете я училась уже на филологическом, нам продолжали рассказывать многочисленные истории про разнообразные неумения. Например, древние греки не умели понимать, что человек взрослеет. В частности, у нас имеется «Одиссея», где, как мы прекрасно знаем, Одиссей отсутствовал дома двадцать лет, а, значит, за это время его сын Телемах вырос. Если мы примерно себе представим, что из себя представлял древний грек в солидном возрасте двадцати лет, то слово «двадцать» отнюдь не является ироничным. Двадцать лет для древнего грека – это, действительно, состояние молодого мужчины, а Телемах, если мы почитаем «Одиссею», ведет себя, в общем, как подросток, и обращаются с ним как с подростком. Вот как греки не умели. Еще меньше они это умели применительно к Пенелопе, к которой, как вы знаете, сватаются, хотя двадцать лет прошло, – и отнюдь не потому, что она богата и знатна, а она сама вызывает у женихов всякие чувства. Ну и с Одиссем тоже всё понятно, он тоже не стареет. Итак, греки «не умели».

Рис. 1. Палетка Нармера

Не умели и на Руси-матушке. Есть у нас прекрасная былина «Добрыня Никитич в отъезде». Во второй половине XIX века (это основное время записи русских былин) она – самая популярная в русском эпосе. Это русская версия «Одиссеи». Добрыню отправляют с неким дипломатическим поручением, Алеша Попович сразу начинает свататься к его жене, жена говорит, мол, как так, муж велел его ждать. Проходит двенадцать лет, за которые Добрыня должен быть исполнить свои некие дипломатические поручения, он не вернулся. Алеша снова сватается к его жене, она говорит: «Я прождала мужа двенадцать лет по его слову, прожду двенадцать по моему слову». Проходят в общей сложности двадцать четыре года, рекорд Одиссея переплюнут, и тогда ее принуждают идти замуж за Алешу. Разумеется, на свадьбу прибывает Добрыня. И, что нас интересует, в финале все герои абсолютно за это время не выросли. Они все ведут себя, в общем, как безбашенная молодежь: Добрыня оттаскал Алешку за желтые кудри при всех за нехорошее поведение. Всё нормально. Ни Добрыня не повзрослел, ни Настасья не постарела. Вот, значит, русские сказители «не умели».

Список этих самых неумений довольно велик. Будем сегодня смотреть японскую гравюру. В книжках про Японию пишут, что японцы «не умели» перспективу, пока им ее не привезли экспортом из Европы. В частности, почему наше искусствоведение так любит Хокусая? А любит оно его за то, что он любит перспективу. Причем он перспективу любит очень серьезно, потому что, поймите меня, я ничего нецензурного не имею в виду, задавая вопрос: что на гравюре Хокусая у какого-нибудь бочара между ног? У него между ног – гора Фудзи на заднем плане. Он куда только эту Фудзи не засовывал! – то есть Хокусай освоил перспективу и понял, что гору Фудзи можно поместить абсолютно в любое место на гравюре, изобразить абсолютно любого масштаба и этим поязвить, поострить. Каждая его гравюра – это шарада: найди тут Фудзи… Итак, пока европейцы не привезли японцам перспективу и всё это не освоил Хокусай, японцы тоже, бедолаги, не умели.