Подросток Савенко

Епкиных три брата. Два уже боксеры. Третий еще маленький совсем, но тоже уже машет кулаками. Их мать русская, а отец — «чучмек», как говорят на Салтовке, — какой-то азиат, не то узбек, не то казах. Во всяком случае, у всех Епкиных восточные плоские рожи, узкие хитрые глаза монгольских ханов, мускулистые желтокожие тела и очень хороший для боксеров темперамент. У Эди-бэби тоже желтая кожа, но не такая, конечно, желтая, как у Аркашки Епкина, у Аркашки и рожа желтая, а у Эди лицо и кисти рук намного белее остального тела.

— Молодец, Эд, хуй тебе на обед! — орет Аркашка, он, бывает, приходит на лавочки под липами по праву спортсмена и потому знает дурацкую присказку. На Аркашку Эди не обижается, Аркашка только дразнит Эди, но, когда нужно, он всегда выступает на его стороне и спокойно поддержит Эди в драке, хотя ему, как боксеру, драться на улице запрещено, могут дисквалифицировать.

В этот момент к микрофону выходит какой-то лысый чмур — конферансье назвал его харьковским писателем Борисом Котляровым, если Эди не ошибается.

— Котляров? — спрашивает он у ребят.

— Да вроде… Котелков… — отвечает всегда насмешливый Епкин.

— Да, Эди, Котляров, — подтверждает Кадик, досадливо прислушиваясь. Кадик не любит Епкина, или, как он его зовет, Ебкина, а может быть, даже он его опасается, потому Кадик всегда нервничает в присутствии Епкина. «Уже начал нервничать, — думает Эди. — Сейчас сбежит». Кадик явно ревнует Эди к другим ребятам и вдобавок сторонится шпаны.

После несколькоминутной речи, прошептанной в микрофон, даже внимательный Кадик ничего не услышал, Эди-бэби наконец слышит, как «харьковский писатель» Котляров произносит его имя.

— Иди! Иди! — толкают его ребята. — Первый приз. Иди!

Эди, а с ним и Витька Головашов, Епкин, Кадик и подошедший Ленька Коровин — неизменный Витькин собутыльник и друг — все они проталкиваются к ступенькам и, подлезши под веревки, ограждающие эстраду, направляются к микрофону.

— Не все! Не все! Один Эдуард! — останавливает их встревоженный конферансье. — Эдуард, подойди, пожалуйста, к товарищу Котлярову. А вы, ребята, подождите тут.

Эди приближается к «харьковскому писателю». Эди никогда в своей жизни не слышал о писателе Котлярове, но кого это интересует.

— Поздравляю! — говорит ему Котляров. — Позвольте мне пожать вашу руку, поэт Эдуард Савенко, — говорит Котляров, открывая и закрывая розовый рот на розовом лице, — и вручить вам, — продолжает он, — грамоту победителя поэтического конкурса Дома культуры Сталинского района.

«Грамоту? — думает Эди. — На хуй мне ваша грамота! А приз?»

— Давайте, товарищи, поаплодируем победителю поэтического конкурса! — обращается к толпе подскочивший к микрофону конферансье.

Толпа шумно плещет руками, как пингвины в харьковском зоопарке шлепают ластами. Некоторое время над площадью стоит шум, рев и приветственный свист салтовской и тюренской шпаны из их части территории. Эди-бэби засовывает в карман свою грамоту и собирается уходить, но у писателя появляется в руке еще какой-то небольшой предмет, завернутый в красную бумагу.

— В дополнение к грамоте разрешите мне вручить вам, товарищ Савенко, памятный подарок, — говорит розовый Котляров.

— Правильно! — кричат Епкин, Витька, Ленька и Кадик от веревок, где они все стоят. — Правильно!

Эди берет сверток из рук писателя, они опять обмениваются рукопожатиями, толпа, уже потеряв интерес к зрелищу, жидко аплодирует. Эди сбегает по ступенькам к своим. Епкин, взяв у него из рук красный сверток, немедленно начинает сдирать с него бумагу, а конферансье уже объявляет следующий по программе аттракцион-игру: желающие будут перетягивать канат.

— Домино! — орет Епкин разочарованно. — Педерасты! Не могли что-нибудь подороже подарить, что-нибудь стоящее, хотя бы маленький приемник. Домино! — произносит Епкин с презрением.

Все единодушно сходятся на том, что Дом культуры пожадничал и, наверное, администрация пропила в кабаке деньги, выделенные на призы, а взамен накупила всякого говна, все другие участники конкурса, получив не первое место, получили свои подарки раньше. Что — никто не знает, но тоже говно, очевидно.

Епкин свистит, свистит и Ленька. Кадик и Витька не свистят, а Эди равнодушно сует коробку с домино в карман.

— Отдам дяде Саше, — говорит он. — Пусть с мужиками хлопают. Они свое домино совсем расколотили. Бьют им по столу что есть силы. Азартные, козье племя!

Ребята продираются сквозь толпу.

— Нужно выпить, отметить… — замечает Витька Головашов.

— Да-да, обмоем первое место, — поддерживает кореша Ленька. — С тебя, Эд, причитается.

— Я сбегаю в гастроном, — охотно вызывается Епкин. Этим беганием в гастроном Аркашка пытается скомпенсировать всегдашнее отсутствие денег. Сброситься, как другие ребята, он не всегда может, семья у них большая, и они бедные.

Эди лезет в карман куртки, вынимает вначале скомканную грамоту, которую у него тотчас забирает Кадик и рассматривает, а потом вынимает деньги.

— Я угощаю, — говорит Эди и высыпает Епкину в ладонь всю мелочь, которую он взял ночью в столовой, и все рубли.