Он помнил этот магазин еще с “дореволюционных времен” – зеленые стены, длинные желтые ленты, усеянные трупами мух, пустые алюминиевые лотки, селедочная вонь, грязная огуречная бочка в углу. Из бочки текло на пол, а рядом с кассой стояли молочные сетки с дырявыми треугольными пакетами – дырявые пакеты предлагались дешевле. Молочные реки смешивались с рассольными, люди прыгали через них, оступались, бабка-кассирша орала, очередь за пельменями распирала отдел с шикарным названием “Кулинария”. Были еще “Бакалея” и “Гастрономия”.
– Слушай, – возбужденно сказал рядом Вася, – я отойду, можно?
– Куда? Он замялся.
– Там, знаешь, где хлеб, есть автомат с игрушками. Нужно опустить пять рублей и хватать игрушку. Там специальная хваталка. Только я еще ни разу не хватал. А Ирка из нашего класса однажды пять зверей вытащила. Я считаю, ей просто повезло. Можно?
По его бойкому тону было ясно, что развлечение это из “неодобряемых”. Мать, наверное, не разрешала просто так скармливать автомату пять рублей.
– Можно, – разрешил Димка, – а пять рублей?
– У меня есть, – Вася разжал кулак, – мне дед дал. “Ну вот, теперь понятно, почему он так легко согласился провожать меня в магазин, – подумал Димка. – Из-за автомата с игрушками”.
– Добрый день, – сказал он продавщице. Говорить ему было неловко. Он сто лет не говорил по-русски и от магазинов таких отвык. Ему бы что-нибудь попроще – взять тележку, да и катить ее вдоль километровых рядов еды, набрать гору, сунуть кассирше кредитную карточку и перегрузить в машину, чего лучше!..
– Восемь йогуртов, – начал он перечислять, – малина. Восемь йогуртов – клубника.
Он дошел как раз до докторской колбасы, когда вернулся его компаньон. Вид у него был крайне независимый.
– Ну что? – спросил Димка. Вася махнул рукой:
– Мне дед еще даст, я тогда еще сыграю.
– Еще что-нибудь? – спросила продавщица. Ее было почти не видно из-за еды, сложенной на прилавке.
– Докторскую колбасу, – сказал Димка, – ты любишь толстую или тонкую? Вася пожал плечами:
– Всякую.
– Тогда любую.
Продавщица вооружилась ножом. Вася проводил ее глазами.
– Жалко, – вдруг заявил он, – там обезьяна так хорошо лежала. Красивая обезьяна. Розовая.
Димка сверху посмотрел на него. Вид у него по-прежнему был очень независимый, только горбилась расстроенная спинка и между шапкой и курткой торчала худая шея.
– Все?
– Да, спасибо.
– Это все наше-е? – вдруг удивился Вася. – Мы же не донесем!
– Донесем, – успокоил его Димка, – у нас рюкзак.
– Зачем тебе столько еды?!
– Есть. Мы сейчас с тобой придем и станем чай пить.
– Ты думаешь, мы все это съедим? – спросил Вася с сомнением. Продавщица засмеялась. Димка улыбнулся в ответ.
– Очень на вас похож, – сказала продавщица.
– Конечно, – согласился Димка.
У него не было монетки в пять рублей, чтобы мальчишка мог вытащить свою розовую обезьяну, а Димке это почему-то казалось очень важным.
Он застегнул рюкзак, стал поднимать его на плечо, в кармане зазвенела какая-то мелочь, и он вдруг вспомнил, что в обменном пункте ему так выдали сто рублей – пригоршню железной мелочи.
"Других нет”, – сказала кассирша и мило улыбнулась.
– Стой, – велел Димка, – еще не все потеряно. Я забыл про свои монеты.
Он запустил руку в рюкзачный карман и выгреб круглые железки. Мальчишка вытаращил глаза.
– У тебя столько денег?!
– Мне так дали вместо долларов, – объяснил Димка, – ты идешь или нет?
Большой квадратный ящик был наполовину заполнен игрушечным дерьмом китайского производства. По потолку ящика двигалась железная рука со щупальцами на пружине, ею нужно было управлять. Щупальца хватали приз и тащили к желобу, по которому приз вываливался наружу. С Димкиной точки зрения, ничего выудить оттуда было нельзя.
– Вот, – с восторгом выдохнул Вася, – вот она, видишь? – Он оглянулся на Димку, глаза у него блестели. – Розовая! Ну, обезьяна! Ты что, не понимаешь?
– Давай, – сказал Димка и скинул на пол рюкзак, – тащи.
Железная рука конвульсивно дернулась, дрогнула, поползла по потолку.
– Посмотри с той стороны, можно хватать? – велел мальчишка. Димка посмотрел.
– Ну что?
– Ну, попробуй.
Рука стала снижаться, щупальца сошлись, захватили вожделенную обезьяну, проволокли немного и выронили, как будто разжались старческие пальцы.
– Опять, – помолчав, произнес Вася очень бодро, – пошли.
У американского профессора Дмитрия Волкова не было своих детей. Он даже приблизительно не знал, как с ними следует обращаться. Этот – с худой шеей и бодрым голосом – был чужой ребенок. Сын задиристой докторицы, которая называла его то скотоводом, то ковбоем и дотрагивалась до его головы неласковыми холодными руками. Но с той секунды, когда мальчишка сказал “пошли” и потянул его за рукав, стараясь не смотреть на розовую обезьяну в стеклянном ящике, профессор Волков почему-то решил, что он его ребенок.