Подруги

— У нас, в наше время, не так бывало: хозяйство у девушки самое первое дело было!.. Какой же она ребенок?.. Тринадцатый годок… Я четырнадцати лет замуж шла, a с двенадцати, как скончалась покойница матушка, все хозяйство на мне лежало. Я всем уже правила сама, и даже батюшке, покойному, зачастую помогала по фабричной артели счеты сводить. Он меня, — спасибо ему и царствие небесное, — ко всему с измальства приучал. Хозяйство, работы женские, всякие рукоделия я хорошо знала, замуж выходя, a вот что из наук, так только грамоту гражданскую и церковную, да цифирь. Остальному в мое время не учивали… И даже цифири это, — как по-вашему, — арифметике, что ли? — мало кто женщин учил. Ho у покойника отца свои на этот счет понятия были… Четыре правила я хорошо знала. A после и еще того лучше счету научилась, как овдовела по двадцать пятому году и все дело фабричное на меня одну легло… Да, да, жаль, что они у тебя, дочки-то, к хозяйству женскому не приучены… A старшая-то что же? — вдруг, осведомилась Аполлинария Фоминична и обернулась, зорко глядя на внучку. — Я говорю Николая Николаевича старшая дочка что же? Она ведь уже никак с науками покончила? Отчего же она у тебя этим не занимается?

— О, помилуйте, где же!.. — с явным неудовольствием и насмешкой в голосе отвечала Молохова, — Она у нас такая недотрога… Да и ученая барышня: до сих пор разным премудростям учится, в гимназию ходит.

— Ой ли?.. A мне помнилось, она кончила, еще золотую же медаль, говорили, она взяла?

— Взяла-то взяла, да, видно, ей этого мало…

— Бриллиантовую хочет! — перебил Елладий свою мать, но она остановила его строгим взглядом и продолжала:

— Она кончила свой курс, но посещает восьмой класс, чтобы получить права, видите ли, диплом.

— Я что-то в толк не возьму… Какие такие права?

Дети втихомолку переглянулись скрывая насмешливые улыбки. Ариадна наклонилась к брату, шепнув ему несколько слов, из которых мать с ужасом расслышала слово «бестолковая». Она метнула на нее грозный взгляд и очень усердно начала объяснять бабушке, какие именно права должен был дать её падчерице диплом домашней наставницы, в то время как Елладий очень красноречивым пинком под бок заставил Риаду не только умолкнут, но и отскочить от него на аршин. В другое время Ариадна непременно вступила бы с ним в жестокий бой. Она была большого роста, очень сильная девочка и легко забывала в минуты возбуждения и гнева все прекрасные манеры, все тонкое обращение, которому выучила ее гувернантка. Но теперь она, разумеется, сделать этого не могла, a только, злобно взглянув на брата, внутренне обещала себе «это ему вспомнить» и отошла к сестре.

В это время внесли Виктора, одетого, по случаю посещения бабушки, в шелковую русскую рубашку и поддевку, a Софья Никандровна приказала позвать Надю и Фимочку.

Аполлинария Фоминична стала целовать и крестить меньшего правнука, расспрашивать нянюшку, почему он — такой толстый, здоровый на вид трехлетний мальчик — все на руках, советовала делать ему ванны из соли и каких-то трав, чтоб укрепить слабые ноги ребенка.

— Чай готов, мама! — объявила Полина, и все поднялись, чтоб перейти к столу.

— A кресло бабушкино? Где же бабушкино кресло? — беспокойно спохватилась Софья Никандровна, — Елладий, подай бабушке кресло!

— Мне все равно, я и на стуле посижу, — говорила добродушно старушка; но правнук на сей раз беспрекословно принес и поставил ей на почетное место кресло.

Тут вошла Надежда Николаевна с Серафимой на руках. Девочка, непривычная к свету и шуму, обхватила её шею ручонками и крепко прижималась худенькой щечкой к свежей, горевшей румянцем щеке сестры.

Контраст между бледным, болезненным лицом ребенка и цветущей здоровьем молодой девушкой бросался в глаза. Соломщиковой такая близость между единородными сестрами очень понравилась, a хозяйке дома, напротив, почему-то была чрезвычайно неприятна. В то время, как бабушка ласково взяла за руку Надю, поцеловала ее и Фиму и, усадив их возле себя, разговаривала с ними, она, пожав плечами, вполголоса заметила своим дочерям:

— Очень эффектное появление… Как ваша сестрица любит рисоваться… Удивительно… Клавдия, — громко обратилась она к дочери, — пойди и скажи папе, что чай готов и что мы его ждем.

— Зачем же беспокоить Николая Николаевича, — сказала Аполлинария Фоминична. — ведь он позже привык чай пит?.. Да, к тому же, может быть и занят?..

— О, нет, бабушка! Он сказал, что выйдет, когда чай будет подан… Он с удовольствием посидит с вами.

— Ну, как знаешь. Я и сама рада с ним повидаться… Я давно вашего батюшку знаю, — обратилась старушка к Наде в то время, как Клава, неохотно оторвавшись от подноса, на котором она уже наметила себе самые вкусные сладкие пирожки, шла за отцом в кабинет. — Очень давно! Я и вашу бабушку и маменьку знала.

— Какую бабушку? Екатерину Всеволодовну? — живо спросила Надя.

— Да, Екатерину Всеволодовну, генеральшу Ельникову. Вас и на свете-то было, как мы с ними зачастую встречались, бывало.

— Где же вы встречали бабушку?.. Когда?.. Она здесь почти не бывала…